на лошадь, сжал колени. Жеребец заплясал подо мной, а я прислушался к телу. Есть, есть навыки… Ездил Распутин на четвероногих друзьях, да и как крестьянину-то без лошадки в селе?
– Ну, с Богом! – я махнул встревоженной Лохтиной рукой и стукнул коня пятками.
Спустя два часа мы были в Царском Селе. Охраняют его весьма и весьма – два поста подряд, один с пулеметом.
Тело затекло, я с трудом слез с коня возле парадного крыльца Александровского дворца и поразился обстановке – как будто в другую Россию приехал. Парк был мило так освещен электрическими фонарями, встречать нас выбежали не только конюхи, но и виляющие хвостами пухлые сеттеры.
Я чуть не сплюнул. Темная, голодная Россия с покосившимися заборами и эта пастораль…
– Извольте сюда, скорее.
Меня чуть ли не под руки внесли внутрь, служитель при входе отряхнул специальной щеткой снег с плеч, принял армяк.
Лакеи в старомодных ливреях и напудренных париках открывали массивные двери, долговязый, чопорный дворецкий с церемониальным посохом вел меня по хорошо освещенной анфиладе дворца. При этом успевал наставлять:
– В ноги его императорскому величеству не падать, рук не целовать!
– Что с царевичем? – перебил я его.
– Кровотечение. Дежурный доктор никак не может остановить.
– Откуда?
– Из носа.
Я чуть не фыркнул. И ради этого была вся эта безумная скачка по ночным дорогам?
Дворецкий что-то почувствовал, остановился. Наклонился ко мне, деликатно пояснил:
– Ее императорское величество очень волнуется. Кровь из носа идет не первый раз, но никогда не шла ночью.
Волнуется – это мягко сказано. У императрицы была истерика, Александра Федоровна плакала, заламывала руки. Рядом суетились фрейлины и лакеи, император стоял у окна, нервно курил папиросу.
На входе в Палисандровую гостиную я встал и оглядел царскую чету. Невысокий бородатый Николай производил впечатление сельского учителя. Ухоженный, весь такой домашний, в халате поверх белой сорочки. Александра Федоровна же была в муаровом закрытом платье. Статная, холеная. Тонкие черты лица, породистый нос, капризные нервические губы. Я не мог оторвать взгляд от нее. В Аликс явно было что-то притягательное.
– Григорий Распутин! – дворецкий громко объявил меня, отдал поклон царской чете.
Все присутствующие разом обернулись.
Я тоже поклонился, прошел в центр гостиной.
– Григорий! Спасибо, что так быстро приехал, – царь затушил в пепельнице папиросу, страдальчески посмотрел на Аликс.
Ага, так быстро, аж задница отваливается.
– Tu es notre vrai ami! – по-французски что-то произнесла Александра Федоровна, вытирая слезы.
– Алекс, говори по-русски, – вздохнул Николай, а я вперил в нее свой грозный взгляд.
Проверим эффект. Есть! Работает. Глаза императрицы остекленели, она даже перестала плакать. Да она гипнабельна! Вот в чем секрет…
– Ежели дела плохи, надо к малому идти, – я сам разрушил очарование момента, когда Алекс смотрела на меня, как мышь на удава.
– Да-да, пойдемте, – царица первая вскочила со стула, пошла вперед. В ее голосе чувствовался немецкий акцент, но говорила она чисто.
Вся свита отправилась за нами.
Опять череда бесконечных помпезных комнат, гостиных, залов… И вот мы в правом крыле, лакеи открывают двери детской. Тут рядом с кроватью стоит плешивый доктор в белом халате. Очки подняты на лоб, в руках окровавленное полотенце. Другое полотенце комком пухленькая медсестра с красным крестом на переднике прикладывает к носу маленького бледного мальчика.
– Все слава богу, ваше величество! – доктор улыбнулся царской чете, но заметив меня, прямо переменился в лице.
– Как удалось остановить кровь, Константин Харитонович? – царица подошла к Алексею, погладила его по голове.
Я пригляделся к врачу. Нет, это не знаменитый Боткин! Но похож.
– Приложили лед, и все прошло.
– Позвольте представить вам нашего друга, Григория Ефимовича, – откашлялся Николай. – Он большой молитвенник, и его заступничество помогло прошлый раз Алексею.
– Я никогда не сомневался в силе целительной молитвы, – пожал плечами врач. – Константин Харитонович Хорн. Лейб-медик цесаревича.
– Чем же лечишь, медик-архимедик? – грубо поинтересовался я, подходя к Алексею.
Тот с удивлением смотрел на огромного бородатого мужика.
Хорн поморщился, но ответил:
– Аспирином, лекарство германской фирмы «Бауер».
Твою же мать! Взял склянку со столика у кровати и под изумленные взгляды царя, царицы и всей свиты, кинул на пол и растоптал сапогами.
– Не лекарство сие, а отрава! – мой голос заполнил всю комнату. Взгляд Аликс опять остекленел, народ впал в ступор. Все, кроме Хорна.
– Что вы себе позволяете?! – взвизгнул он.
– Да, Григорий, что происходит? – очнулся Николай.
– Сия отрава разжижает кровь у Алексия. А надо давать то, что сгущает!
– Откуда вам это известно? – врач не собирался уступать.
– Не твое дело… – грубо ответил я. – Но проверить за мной легко. Возьмите десятерых козлят или бычков, дайте етого аспирину пятерым из них. И отворите кровь…
– Всем? – Александра Федоровна приоткрыла алые губки, посмотрела на меня с испугом.
– Всем. Ежели те пятеро, что выпили аспирину, будут кровоточить дольше другой пятерки, значица, Гришка Распутин спас Алексия. Вот и весь сказ!
Я перекрестился, а за мной перекрестился царь и вся свита.
– Давай, маленький, и ты с нами, – подвинув сиделку, я взял цесаревича за правую ручку, приложил ее ко лбу, к животу к правому и левому плечам. Ребенку это понравилось, он заулыбался.
– А что же сгущает кровь? – поинтересовался царь, подходя ближе.
– Так петрушка, – просто ответил я. – Молите ее сушеную мелко и давайте Алексию в каждой еде. Подали кашу – туда петрушку, суп – тако ж травку внутрь.
Все продолжили пялиться на меня с удивлением.
– Это какой-то антинаучный бред, – фыркнул Хорн, – шарлатанство.
Как раз бредом это и не было. В петрушке из всех продуктов больше всего витамина К, а он сгущает кровь. Мой отец страдал тромбами – мать запретила ему есть эту зелень, так я и запомнил.
– А тако ж давайте жирное, – продолжил я, игнорируя врача, – сальце там, маслице…
– Я отказываюсь это слушать, ваше величество! – Хорн все никак не мог успокоиться. – Если лечение цесаревича будет вестись по рецептам… этого… господина, я снимаю с себя всю ответственность!
– Постойте, постойте, Константин Харитонович, – Николай растерянно посмотрел на жену, та пожала плечами. – Ведь можно проверить как-то эту… теорию? На тех же бычках.
Свита закивала.
– Бычки не будут есть сало, – усмехнулся Хорн, – но в принципе эту теорию можно проверить в клинике доктора Калмейера. Я с ним знаком, могу попросить набрать пациентов для изучения вопроса.
– Уж будьте любезны, Константин Харитонович, – царь посмотрел на меня задумчиво. – А с тобой, Григорий… Хочу приватно переговорить.
Мы вышли в соседний кабинет, который оказался классной комнатой. Стены были оклеены матовыми обоями оливкового цвета, стояли стеллажи с книгами и специальная грифельная доска. Пол был закрыт бобриковым ковром цвета морской волны. Ясно, тут учатся цесаревны.
Я посмотрел на теорему Пифагора на доске, потер пальцем меловый след.
– Если насчет аспирина ты прав… – Николай сделал паузу, подошел к окну. Открыл форточку, достал папиросу из золотого портсигара. Начал ее мять в руках, не решаясь закурить, рядом как тень возник лакей с горящей спичкой. Тут же испарился, будто его и не было – Николай слугу
