«про запас». Запасы будут храниться в общем хранилище и учет будет централизированный, а то развели тут бардак! — раздается голос и Гу Тин поднимает голову. Голос женский. Но… что-то неправильно в женском голосе. Что именно? Ах, да… эта Гу Тин слышала порой в лагере женские голоса. Но никогда прежде не слышала такого голоса. Уверенного. Наполненного силой. Женские голоса, которые она слышала ранее были либо кокетливо-визгливые голоса «чаровниц» из публичных домов, либо полные ужаса и боли крики и стоны тех несчастных, за которых никто не собирался платить выкуп. Но этот голос…
Гу Тин села и завертела головой. Неподалеку от ее клетки стоял Толстый Мо, тот самый ублюдок, который вместе со своей ватагой захватил ее в плен. Он стоял и как будто оправдывался, разводил руками и мялся на месте, чесал в затылке и что-то бормотал в свое оправдание. Но Толстый Мо не привлекал ее взгляд, за это время она успела насмотреться на Толстого Мо во всех ипостасях. Ее взгляд прикипел к собеседнице Толстого Мо — напротив главаря ватаги стояла совсем небольшая девушка в бело-синем шелковом одеянии. От внимательного взгляда Гу Тин не ускользнуло, ни то, с какой уверенностью держится эта незнакомка, ни прямой меч цзянь, висящий на ее поясе с одной стороны, ни золотая пластинка пайцзы с другой стороны. Волосы у девушки были просто стянуты в пучок на затылке, она стояла, скрестив руки на груди. Позади девушки стояла еще одна, в таких же одеяниях, но перепутать их было невозможно. Девушка позади была выше, крепче, с широкими бедрами и плечами, но она стояла, опустив голову и сжавшись. По ее позе сразу было видно, кто тут главный — девушка с мечом и пайцзой. И даже если перевесить меч и пайцзу на вторую — она не станет выглядеть главной. Уж Гу Тин в этом разбиралась. Неясная надежда кольнула ее сердце. Она напряглась, стараясь разобрать, о чем они говорят.
— … так и нету ничего больше, Старшая Седьмая Сестра! — говорит Толстяк Мо и Гу Тин впервые слышит в его голосе нотки оправдания. Она подбирается поближе к решетке из бамбуковых прутьев, на какое-то время забыв и про боль в спине и про голод, и про трясущиеся от утреннего холода руки.
— Вот смотри, уважаемый Мо, — терпеливо объясняет ему незнакомка: — ты вот сейчас утаил четыре кувшина рисовой водки и крупы пять мешков. Утаил — все равно что украл, понимаешь? Но ты украл не у крестьян там внизу, в долине, не со склада купца. Не с армейских складов, не у клановых. Ты украл у своих. Вот кто ты после этого? Как таких называют? Понимаешь? Вижу, что понимаешь. Знаю, что ты за своих людей переживаешь, но тут боятся нечего. Сдаете все припасы, оставляете себе запасов на день, чтобы дать времени кухонной службе на ноги встать. Завтра уже все будут питаться из одного котла. Не надо будет думать, что и где достать, понимаешь? Тебе же удобней. Сейчас если ватага голодная — к кому они претензии выставляют? В смысле на кого ругаются? На тебя. А тут ты ответственность с себя снимаешь, пусть начальники отвечают.
— У меня в ватаге двадцать семь человек! Но еды надо в два раза больше! — горячится Толстяк Мо: — Седьмая Сестра, ты посмотри какой я большой! Мне есть надо больше!
— Подойдешь на кухне, дадут тебе двойную порцию, не бойся. Единственное в чем ограничения есть — нельзя еду с собой уносить, а в столовой ешь сколько захочешь, кто тебя держит. — пожимает плечами незнакомка: — и хватит мне мозги пудрить! Сейчас Третий Брат Чжан подойдет, вот он и проследит чтобы все до последнего зернышка сдали.
— Третий Брат⁈
— А то. Задержался он — глава предыдущей ватаги, Ушастый Гоу Линцзе попытался утаить пять мешков риса и вина пару кувшинов, вот Третий и задерживается. Бьет его по голове кулаком, пытается в землю вбить. Говорила я ему что это невозможно, так нет, уперся, все равно, говорит вобью. — с каким-то злорадным выражением лица говорит странная незнакомка с мечом: — упрямый он.
— Ээ… не надо Старшего Третьего Брата, пожалуйста! Мы… я все сдам! Все-все! У нас еще и мясо вяленное есть и овощей немного, и уксус и яйца тысячелетние в золу зарытые! И котелки! Вам же нужны там котелки? У нас есть!
— А говорили что Летний Лагерь на краю голодной смерти, — вздыхает незнакомка: — а так вот у каждой ватаги в два раза больше запасов. Они ж у вас пропадают, куркули вы несчастные. Э, да чего уж там. Минмин!
— Да, госпожа! — склоняется в поклоне девушка в сине-белом за ее плечом.
— Не называй меня госпожой! — хмурится незнакомка.
— Как скажете, госпожа! — еще раз кланяется девушка в сине-белом.
— Тц. Зови этого лентяя Чжи Вэя, пусть телегу подает и припасы загружает. — командует незнакомка и Гу Тин понимает, что сейчас надо обратить на себя внимание! Срочно! Эта незнакомка с мечом сейчас отвернется и уйдет, уйдет, не заметив ее! Гу Тин не знала, что именно может произойти, если незнакомка все-таки обратит на нее внимание, но почему-то она предполагала, что хуже не будет. Хотя бы то, что она — женщина, а значит поймет, может понять ее. Да, судя по одежде и поведению, эта незнакомка не является женой или наложницей кого-то из командиров, она сама — командир! Командир разбойников — женщина, да где это видано, чудо чудное. А где есть одно чудо — возможно и другое. Гу Тин спешно откашлялась и сглотнула слюну, увлажняя свое пересохшее горло. Закрыла глаза, представляя себя на сцене, украшенной отрезами шелка и красными фонариками, представила людей вокруг, хлопающих в ладоши и с восторгом смотрящих на нее, на секунду представила себя не голодной и грязной оборванкой в бамбуковой клетке, а той самой Гу Тин, Чарующим Голосом Западных Провинций, Лепестком Лотоса и Разбивающей Сердца Людей Своей Песней. У нее есть только один шанс! Один шанс — чтобы впечатлить и удивить эту странную незнакомку, которая с такой легкостью отдает команды главарю ватаги, которая спокойно ходит посреди лагеря разбойников в легком шелковом одеянии и с мечом, подвешенным к поясу. Чтобы показать ей, что эта Гу Тин зря сидит в клетке, что она ценна и необыкновенна, что ее надо держать рядом с собой, в палатке
