— И что же он рассказал интересного?
— Вилли, мы знаем друг друга уже не первый год, ведь так?
— Достаточно давно. К чему это ты?
— Ну ты же помнишь, мы всегда помогали друг другу.
— Генрих, я ничего не забыл. Если ты именно это имеешь в виду. Я помню, чем тебе обязан.
— Ну, какие счеты между старыми друзьями?
— Ближе к делу, Генрих.
— Хорошо. Так вот, пленный показал, что дот штурмовали штрафники.
— Я помню, ты об этом писал в рапорте.
— Да. А вот о том, что командовал ими такой же штрафник, да еще и рядовой.
— Хм… Старику это не понравится.
— Ты правильно меня понимаешь, Вилли. Если учесть, что кроме этих штрафников в доте не было больше никого.
— Угу.
— К сожалению, наш пленный был очень слаб. Вскоре после пленения он умер.
— Бывает.
— Мы так и не успели его толком допросить.
— Случается.
— А вот второй. Его забрали СС, и я не знаю, где он.
— Это можно выяснить.
— Мне почему-то кажется, что он был в еще более плохом состоянии. Навряд ли он мог выдержать долгую дорогу.
— Думаю, что твои предположения верны. Я перезвоню тебе через пару дней.
— И заезжай в гости. Друзья прислали мне из Франции отличный коньяк!
— Я это запомню!
— Коммутатор? Группу С 9.
— У телефона унтерштурмфюрер Майнике! Слушаю вас!
— Хайль Гитлер, унтерштурмфюрер! Это гауптман Ранке.
— Хайль Гитлер, герр гауптман!
— Мне нужен гауптштурмфюрер Горн.
— Одну минутку, герр гауптман, я переключу вас на него.
— Ранке? Случилось что-то особенное? В штабе появился медведь? Вы вспомнили старика Горна!
— Не прибедняйтесь, Аксель! Хотел бы я быть таким стариком! У меня в штабе у машинисток даже шейные позвонки трещат, так они выкручивают голову, чтобы еще раз на вас посмотреть!
— Эх, Вилли, Вилли! Вы такой же неисправимый льстец! Я понимаю, почему генерал вас держит при себе. Кто-то же должен напоминать ему о его талантах. А лучше вас с этим никому не совладать!
— Подобных напоминающих и без меня вполне достаточно. Я его рабочая лошадь, увы, Аксель, но это так!
— И чем же он вас нагрузил на этот раз, если вы вдруг вспомнили о нашем существовании?
— Рутина, все как всегда. Бой закончился, и я теперь должен увековечить его для потомков. И для руководства, само собой разумеется. Расписать всю обстановку. Кто и где стоял. Что и когда сказал, какие команды отдал. Увы, хлеб штабного работника не так уж и сладок.
— Ну так в чем дело? Попросись в войска! Смени обстановку, наконец!
— Я пробовал — старик остался непреклонен. Каждый должен исполнять свой долг там, куда поставлен руководством!
— Да, это вполне в его стиле. Но чем же я могу тебе помочь, Вилли? Мы — скромные санитары прифронтовой полосы, что нам известно о ваших трудах?
— Кое-что знаете и вы, не скромничай, Аксель!
— Убедил. Спрашивай.
— Аксель, восемнадцатого августа твои ребята подобрали около дота номер шестнадцать раненого русского. Мне хотелось бы его допросить.
— Хм… Боюсь, это будет затруднительно.
— Он что, переодетый генерал? Пишет вам роман о жизни Сталина?
— Я бы с интересом такой роман прочел! Нет, Вилли, все намного проще и в то же время сложнее. У нас его нет.
— Он что — умер от ран?
— Не знаю.
— То есть?
— На обратном пути наша машина попала в аварию. Моих ребят отвезли в госпиталь. Там они и лежат до сих пор.
— А русский?
— Его забрали бравые парни из комендатуры. Ты уж извини, но у меня хватает забот и без него. Да и вряд ли он дожил бы до допроса. Ребята говорили, что был совсем плох.
— То есть ты советуешь мне позвонить в комендатуру?
— Скорее уж в приемную господа бога! Думаю, что там тебе намного быстрее, а главное — точнее расскажут о том, в каком именно котле преисподней он сейчас греет кости…
Начальнику… гарнизона полковнику Мойзелю
Прошу Вас организовать проверку в подчиненных Вам местах содержания пленных солдат противника на предмет нахождения в них бойцов 82-й отдельной штрафной роты РККА. О результатах прошу меня уведомить.
Начальник штаба 62-й пехотной дивизии полковник Штайнерт
Сегодня у нас началось наконец какое-то движение. С утра на краю котловины нарисовался какой-то тип с рупором в руке. Подчиняясь его командам, мы все выстроились в дальнем от него крае нашей ямы.
С дороги сошло вниз несколько таких же, как и он, типов с полицейскими повязками. С собой они притащили несколько столов и табуретки. Расставили столы в линию, уселись — и началось.
Нас заставили по одному подходить к столам, и там производился опрос. После этого опрошенные бойцы уже не возвращались назад, а отходили метров на двести в сторону, где им и было приказано строиться. Интересно, что они там выспрашивают? Ничего, очередь дойдет, узнаю все сам.
Это произошло приблизительно через полтора часа. Подойдя к столу, я оказался перед немолодым уже дядькой. Очки с круглыми стеклами придавали ему вид сельского учителя. Правда, в сочетании с полицейской повязкой это вызывало у меня странные ассоциации. На столе лежала толстая амбарная книга, в которую он что-то записывал.
— Фамилия, имя, отчество? — спросил он, не поднимая головы.
— Леонов, Александр Павлович. — Врать было бессмысленно, красноармейской книжки у меня не было. Скорее всего, ее забрали немцы. Так или иначе, но такую нестыковку они могут заметить. Да и правда мне ничем сейчас не грозила. Ничем особенным Леонов перед немцами не знаменит, выделять его среди прочих им незачем. И не за что.
— Год рождения?
— Тысяча девятьсот первый.
— Коммунист?
— Что? А… нет. Я же из штрафников…
— Отвечайте на вопрос!
— Нет. Я не член партии. В комсомоле тоже не состоял.
— Звание? Воинская часть?
— Красноармеец. Восемьдесят вторая отдельная штрафная рота.
Впервые он поднял голову и посмотрел на меня. В его глазах возник интерес.
— За что попали в штрафники?
— Командиру в рыло двинул.
— Хм! — Он сделал какую-то пометку в книге.
— Как попали в плен?
— Не помню. Был контужен разрывом.
— Да? Откуда ранения?
— Да от разрыва от этого, откуда ж еще?
— Повернитесь!
Я повернулся спиной, и он с сомнением осмотрел раны, не прикасаясь ко мне руками.
— Ранения пулевые?
— Нет. Что-то по касательной по спине проехалось. Руку вот обжег…
— Когда в плен попали?
— Восемнадцатого августа. Нас в атаку бросили, тогда меня и контузило.
