Олег Меерович прошел от окна к столу и сел рядом со мной, с интересом глядя на майора.
Холмогоров чуть побледнел, и я понимал его волнение. Неисполнение приказа карается смертью — без исключений и компромиссов. Иначе нельзя. Иначе будет бардак вместо порядка, который должны наконец получить истерзанные Великой Смутой люди.
— Ответственным за ремонт крыши в больнице был назначен соратник Шарыпов,— тяжело сглотнув, ответил наконец майор.
Повисла неловкая пауза.
— Соратник Антон, вы там что, Юсупа к стенке ставить собрались? — озабоченно пискнула из динамиков громкой связи Юля.— А кто мне проводку в операционной завтра менять будет?
Мне очень не нравилось, что меня вынуждают смягчать правила, которые позволили «Восточным медведям» взять под контроль ситуацию в Кашире, соседнем Ступино и еще двух десятках городов Подмосковья. Тем более я не собирался прощать неповиновение.
Нажатием кнопки я вызвал дежурного, приказал арестовать Шарыпова и содержать под арестом в больничном морге вплоть до особого распоряжения, с разрешением выполнять хозяйственные работы под надзором конвоя.
Юля радостно пискнула:
— Спасибо, Антошенька! В смысле, спасибо вам, соратник Антон! — и отключилась.
Я кивнул майору:
— Времени мало. Давайте работать по повестке совещания. Что у нас там на сегодня?
Холмогоров достал первый листок из стопки, лежавшей перед ним, и зачитал:
— О введении особого порядка управления на Каширском заводе металлоконструкций.
Я наморщил лоб, вспоминая, что там у нас были за ' проблемы, но майор сам все напомнил:
— У них Карел воду мутил, помните? На заводе до сих пор много его людей осталось, саботажничают исподтишка, сволочи. Поэтому есть идея оставить там человек сто — сто пятьдесят, только наших верных соратников, а всех беспартийных и ненадежных выселить в Жилево — там у нас свинарник восстанавливается, ра-. бочие руки очень нужны.
— А сколько на заводе ненадежных людей? — спросил я.
— Беспартийных? Почти пятьсот человек,— с видимым огорчением сообщил майор.
Я перевел взгляд на Олега Мееровича:
— Ну, что скажете, врачеватель душ? Сможем мы без потерь передислоцировать с завода пятьсот человек?
Психиатр покачал головой:
— Да не нужно это. Я там был вчера. Люди на заводе вполне вменяемые, просто говорить с ними надо почаще, чтобы знали, ради чего они работают.
— А то они не знают! — злобно рявкнул майор.
— Соратник Олег, мне нужен реальный анализ ситуации, а не отвлеченные рассуждения,— потребовал я, и Олег Меерович достал из кармана своей камуфляжной куртки замызганный листок бумаги, после чего начал, поглядывая в листок, объяснять:
— Текущий штатный состав завода металлоконструкций — шестьсот пятьдесят человек. Из них только сто пятьдесят получают повышенную норму продуктов, а все остальные довольствуются стандартным пайком.
— Олег Меерович, для вас новость, что мы пока не можем обеспечить повышенной нормой всех жителей?
— Дело не в этом,— отмахнулся психиатр.— Вы знаете, сколько человек на заводе из ста пятидесяти, получающих повышенную норму, являются соратниками ?
— Не знаю и знать не хочу,— раздраженно ответил я.
— А вот и напрасно!— вскричал Олег Меерович и с жестом фокусника помахал передо мной своим листочком.— Сто тридцать пять соратников!
Я понял его:
— Вы хотите сказать, что люди эти получают повышенный паек не столько за работу, сколько за то, что они вступили в Движение?
— Иу конечно! — радостно откликнулся Олег Меерович.— При этом работают все в примерно одинаковом режиме. Разумеется, людей раздражает и провоцирует такое положение. Измените его, начните платить людям за работу, а не за демонстрацию лояльности, и волнения прекратятся. И потом, зачем вам вообще такие соратники — они вас потом за чуть больший паек продадут с потрохами!
— Я понял вас,— ответил я и снова вызвал дежурного: — Управляющего, главного инженера и комиссара завода металлоконструкций — ко мне к трем часам! — приказал я дежурному. Тот записал распоряжение и удалился за дверь, отсалютовав кулаком на прощание.
Майор Холмогоров деликатно кашлянул:
— Соратник Антон, в Жилево все равно еще люди понадобятся. Хотя бы человек сто.
Я сделал пометку в настольном ежедневнике.
— В три здесь будет комиссар завода, сядете с ним в уголочке и отберете из списка сотню самых беспокойных.
Психиатр фыркнул:
— А вы не боитесь, что сотня беспокойных устроит вам в Жилево революцию?
— Вообще-то в Жилево расквартированы две пехотные бригады,— усмехнулся майор.— Причем все с Рязанского фронта. Они тыловиков вообще за людей не считают. Так что и рыпаться никому не позволят.
— Вы мне там без перегибов только!..— попросил я, и майор торопливо кивнул:
— Все будет в рамках Хартии Порядка, не беспокойтесь, соратник Антон.
Выбраться наружу мне удалось только часам к восьми вечера — даже обедать пришлось в кабинете какой-то консервированной дрянью из местных запасов.
В сумерках площадь Порядка смотрелась уже совершенно мирно, даже празднично. Работали двенадцать из двадцати уличных фонарей'— для остальных пока не нашли исправных ламп, но и так уже было неплохо. Напротив сияющего огнями здания управления, с той стороны площади, тарахтели в мутной пелене бесконечного дождика бульдозеры, сгребая последний мусор после сноса давно сгоревшего здания мэрии. Там будет построен мемориал Героям Порядка, в том числе семнадцати самым знаменитым «гризли», электрикам Каширской ГРЭС, десять дней оборонявших станцию от пятитысячной армии Маги Казанского. Мы не смогли им тогда помочь.
Мы тогда еще ничего толком не могли, мы сами завязли в боях под Рязанью, откуда на нас перла несметная толпа совершенно невменяемых, но отлично вооруженных беженцев из Краснодарского края. Почему этим бородатым хмырям в карнавальных казацких костюмах нравилось называть себя беженцами, вопрос риторический, хотя формально основания были — их самих выперли с Кубани отряды крымских мусульман.
В результате казаки пошли на Москву, которой, как это сплошь и рядом случалось в российской истории, предстояло ответить за предательство и трусость федеральных чиновников.
Попутно казаки решали национальный вопрос — в тех городах, где они задерживались больше чем на сутки, вырезались все черноволосые граждане, вне зависимости от пола и возраста. Остальных заставляли цеплять штампованные в Китае латунные кресты, каяться в грехах иноверства или атеизма и присягать Православному Кубанскому Синоду и лично Его Превосходительству атаману Малахову.
