— Пожалуй, приступим, — зловеще произнес магистр, выхватывая из ножен клинок.
Я переложил пистолет из правой руки в левую и последовал его примеру.
Больше мы не говорили. Улаф тотчас, без подготовки, бросился в атаку.
Я ее легко отбил. Он повторил выпад и наскочил грудью на острие моего клинка.
Фехтовальщик, надо сказать, он был никакой, и мог рассчитывать только на свою дерзость.
Мне же не было никакой нужды играть с ним в кошки-мышки.
Еще не понимая, что произошло, магистр резко повернулся и приготовился к новой атаке, потом зевнул во весь рот, показывая темные в искусственном освещении десны, и обезоруживающе, смущенно улыбнулся.
— Кажется, не получилось, — виновато сказал он товарищу и начал оседать на пол.
— Теперь ваша очередь выполнить обещание, — сказал я, поворачиваясь в длиннолицему.
— Это все пустое, — ответил он, — глупая сентиментальность.
В руке у него оказался короткий, крупнокалиберный пистолет с взведенным курком, он начал его поднимать, собираясь выстрелить в меня.
— Почему же сентиментальность? — ответил я, первым нажимая на спусковой крючок.
Грохнул звонкий в закрытом помещении выстрел.
— В любом деле нужна сноровка, а в человеческих отношениях — порядочность, — добавил я, вкладывая саблю в ножны.
— Знакомство было приятным, жаль, что недолгим!..
До Троицка мы тащились почти неделю. Бедные битюги вылезали из хомутов, вытягивая тяжелую карету из непролазной дорожной грязи. Не переставая, шел холодный, осенний дождь, так что нам с Ефимом досталось немногим меньше, чем лошадям. Мне пришлось уступить свое законное место в карете выздоравливающему Посникову и мокнуть вместе с кучером на облучке. Четвертым пассажиром была Софья Раскатова, которую пришлось взять на попечение Екатерине Дмитриевне.
Единственными приятными часами в дороге для меня были ночевки на почтовых станциях и постоялых дворах. Ни клопы, ни тараканы больше не смущали, я научился ценить простое тепло жилища. В Троицке нас, что называется, не ждали. Однако, когда по городу прошел слух о нашем возвращении, первым, кто нанес визит вернувшейся из вояжа вдове, был уездный исправник.
Мы еще не успели толком отдохнуть после утомительной дороги, потому гость оказался не в радость. Встретила его одна Екатерина Дмитриевна, они о чем-то недолго проговорили в гостиной, после чего Марьяша пришла в мою комнату и, состроив гримасу, передала, что меня «просют прийти в залу».
Я тотчас отправился выяснять, что от меня нужно полицейскому.
Особой тревоги этот визит не вызвал, на одном из постоялых дворов я купил совершенно легальный паспорт на имя мещанина Иванова, с приметами, которые подошли бы любому лицу славянского типа. И, что главное, с ростом, почти соответствующим моему. Так что теперь я мог не опасаться каждой проверки документов.
Вместо пристава Бориса Николаевича, который в прошлый раз весьма своеобразно, по-семейному, приходил предупредить о предстоящем аресте, у Кати сидел молодой человек с плоскими рыбьими глазами, скользкой, какой-то неуловимо кривой улыбкой и в партикулярном платье не самого лучшего покроя. Когда я вошел в гостиную, он, не вставая, коротко мне кивнул и указал на стул.
— Извольте сесть.
Я сел, с интересом ожидая узнать, что ему от меня нужно.
— Госпожа Кудряшова говорит, что вы господин…
— Иванов, — подсказал я.
— Господин Иванов, ее гость и дальний родственник.
— Именно так, — подтвердил я.
— Между тем, по вверенному моим заботам городу циркулируют слухи, что вы появились здесь не законным путем, а после летаргического сна.
— Разве спать, даже летаргическим сном, не дозволяется? — насмешливо спросил я.
Почему-то этот молодой человек не понравился с первого взгляда.
Однако, исправник проигнорировал ироническое замечание и продолжил в том же напористом темпе:
— Говорят, что вы проспали более полувека и жили еще при дедушке нашего государя-императора!
— Клевета, господин, простите, не знаю вашего имени-отчества, неужели вы верите в подобные россказни? Где это видано, чтобы в нашем суровом климате человек мог проспать полвека? Нет, возможно, что в теплой Африке…
Однако, исправник не собирался разрешать сбивать себя на теоретические разглагольствования и перебил:
— Если такой феномен и мог произойти, то о том должно быть поставлено в известность начальство…
— Совершенно с вами согласен, — поддержал его я, — как же можно столько времени спать без дозволения начальства! Только ведь, ничего подобного не было и не могло быть!
— Однако, о том говорит весь город, — холодно заметил исправник. — У нас есть свидетели, которым вы сами рассказывали, как посещали императора Павла Петровича!
— И вы, человек с университетским образованием, верите такому вздору?!
— Почему вы решили, что у меня университетское образование?
— Это сразу видно, невооруженным, так сказать, взглядом. Вы, должно быть, кончили не какой-то Харьковский, а не иначе как Ленинградский, простите, оговорился, Петербургский университет!
Молодой человек слегка порозовел от удовольствия, возражать не стал, но и нити разговора не потерял.
— Допустим, что все это вздор, однако, что вы скажете по поводу жалобы на вас господина Дубского?
— Простите, а кто это такой?
— Не стоит прикидываться, господин Иванов, Андрей Степанович — местный предприниматель, у которого вы сожгли строящееся производство!
Такой поворот разговора меня крайне удивил. Про Андрея Степановича, у которого сгорели какие-то строения в Чертовом замке, я слышал перед отъездом из Троицка, но мы с ним не были даже знакомы, и непонятно, какой ему был резон обвинять меня в дурацком поджоге.
— Видите, вы уже начинаете вспоминать! — довольным голосом сказал исправник. — Еще немного подумаете и чистосердечно во всем признаетесь!
Самое нелепое, что может быть при взаимоотношении со следствием, это оправдываться в несовершенном поступке.
Поэтому я не бросился доказывать, что ничего никогда не жег и впервые слышу об этом Дубском. Просто поинтересовался:
— Вы сможете это доказать?
— Да, сможем, — так же кратко ответил исправник. — У нас есть надежные свидетели.
— А если госпожа Кудряшова подтвердит, что во время пожара я находился с ней? — спросил я и поглядел на Катю.
Она почему-то смотрела в сторону и никак не отреагировала на свое имя.
— Это ровным счетом ничего не будет значить, — быстро ответил полицейский. — У следствия есть четверо уважаемых свидетелей, которые своими глазами видели, как вы подожгли строение господина Дубского!
