Сердце, похоже, знало, что делало. Свернув очередной раз, Луиза наткнулась на полицейский пост, решительно не желавший пропускать ее дальше. Улыбки не подействовали, портреты президента Франклина, вложенные в водительские права, тоже. Луиза развернулась и отбыла назад, но на Кампо-Санто дети сперва научаются по кривой сматываться от полицейских, а только потом — говорить. Вот она этот пост по бездорожью и объехала, и второй тоже. На пятом пришлось бросить машину, объезда не было здесь просто никакого, зато над живописной котловиной маячила выразительная серая стена. Должно же НАТО охранять своего главного гадальщика?
Предиктор Геррит ван Леннеп еще с утра набросил колпачки на все устройства связи и подслушивания, так он делал всегда, когда хотел немного побыть человеком «просто так». Он действительно видел и знал будущее, от этого его жизнь была нестерпимо скучна и совсем лишена неожиданностей. Впрочем, не совсем. Неожиданности он организовывал для себя сам, чтоб не помереть со скуки. Собственное будущее, как и всякий предиктор, он видел хуже, чем чье бы то ни было. Это вранье все, что предиктор видит тысячи вариантов будущего и выбирает из них наиболее вероятные, поэтому почти никогда не ошибается. Нет. Если брать жизнь одного человека, то в любой ее миг будущее для него существует всего в двух-трех вариантах, а чаще — вовсе в одном. Если, понятно, не вмешаться, но предикторы редко вмешиваются — ибо незачем. Ван Леннепу, впрочем, изредка было зачем: без этого он мог и удавиться ненароком, и про такое свое возможное будущее давно знал. И его полагалось предотвратить.
Будущее стремительно проваливалось в прошлое и там костенело. Его ван Леннеп видел не хуже, чем будущее, но влиять на него не хотел, многие на этом уже потеряли все, что имели, — особенно в России. Да Бог с ним, с прошлым. Ближайшее будущее — если вот тут, и вот тут, и еще в оранжерее отключить сигнализацию — сулило кое-какие приятные сюрпризы. Не очередную орегонскую фермершу, от них светловолосый великан порядком устал, но истинный сюрприз. Какое дело ему, ван Леннепу, до претензий Американского Царства Аляска на Орегон: до них еще четверть века, и к тому же их не избежать. А вот для себя кое-что сделать можно.
Долго торчать в оранжерее не хотелось, душно, влажно, плоские персики еще не созрели, лотосы давно отцвели. Поэтому во второй раз ван Леннеп спустился туда только в начале второго пополудни и как раз успел расслышать звон разбитого стекла. Кто-то опять «проник», да еще передавил орхидеи. Из орхидейного «рукава», стряхивая с себя осколки и лепестки, вышла девушка. Итальянка. Генуэзка. Ван Леннеп вцепился левой рукой себе в грудь, в то место, где находится сердце даже у предикторов. Он очень боялся потерять сознание и ни про какое будущее сейчас не думал. Он видел только девушку. Она заговорила.
— Мисс Норман из Портленда, в Англии…
— Геррит ван Леннеп, к вашим услугам. Можно просто Дирк. Но вы не мисс Норман…
Луиза сверкнула линзами.
— Я и не говорила, что я — мисс Норман. Я — мисс Луиза Гаспарини. Из Генуи, как Колумб.
— Приятно видеть вас в Америке…
— Как Колумба? — обронила гостья увесистую глупость.
Ван Леннепу полезла на язык глупость еще большая, куртуазная до тошноты, что-то вроде «Не столь Колумбу возрадовалась новооткрытая Америка, сколь…» но он закашлялся и тут только понял, что в оранжерее, несмотря на разбитое стекло, нечем дышать.
— Может быть, мы пройдем в холл? — а потом все же не удержался и глупость сморозил: — Лотосы уже отцвели, а плоские персики еще не созрели…
Луизу, кажется, персики не интересовали, но светловолосый парень, едва ли многим старше нее самой, производил очень сильное впечатление. Не то чтобы красавец, не то чтобы «ее тип», — но слишком уж напрашивалась параллель с противным южанином. Тот был маленький, усатый, коротко стриженный, подвижный, как ртуть — если ртуть бывает черной и потной, — и суетливый, и наглый. Этот под два метра ростом, длинноволосый, светлокожий, неторопливый, вежливый и, кажется, очень одинокий. Немного похожих на него Луиза видала иной раз в своем баре, в Генуе, но они к ней никогда не приставали, да и пили в основном безалкогольную ерунду. Луиза эти напитки не уважала. К сожалению, именно какую-то такую пепси-коку Дирк выставил на столик, за который пригласил Луизу.
— А покрепче ничего нельзя?
— Разумеется… — ван Леннеп немедленно предъявил добрый десяток дорогих и редких бутылок, точно зная, что проклятый индеец в ближайший час не проснется, ибо до посинения упился русским джином «Мясоед», специально по его требованию доставленным в бункер. Луиза очень хорошо знала цену таким бутылкам, хозяин бара возле Кампо-Санто таких и не закупал никогда, невыгодно торговать шампанским по триста долларов бутылка. А Дирк именно такую только что откупорил, потом достал из темного шкафчика что-то пыльное и паутинистое, только год на донышке был виден хорошо, рифленый такой — «1896». Оказалось бутылка русского бренди «Шустов» из личных погребов русского канцлера с непроизносимой фамилией. Луиза глотнула того и другого, она видела, как осторожно движется Дирк по комнате, стараясь к ней не прикоснуться. Значит, знает. А что толку?
Чокнулись шампанским, добавили русского бренди, съели по апельсиновой дольке. Ван Леннеп пожирал Луизу глазами. Болтал ни о чем, не заботясь об ответах, часто брался за сердце. Луиза только хотела завести беседу о гадании, как предиктор сказал:
— Почему бы, собственно говоря, вам не остаться в Орегоне насовсем? Это более чем осуществимо.
Луиза покраснела. Кажется, это с ней вообще происходило слишком часто, и это ей не нравилось. Однако Дирк впрямую делал ей предложение. И она была согласна. Но как же все-таки…
— Вы согласны?
— Да-а… — Дирк протянул к ней руки через стол, и немедленный толчок холодной стали вернул девушку к действительности. — Но-о…
— Эту небольшую беду я сейчас исправлю.
Ван Леннеп ушел в кабинет, оставив Луизу терзаться догадками. Предиктор сел к пульту компьютера и аккуратно, одним пальцем, заполнил последние строки бюллетеня на август, — тот должен был через два-три часа пойти к секретным подписчикам:
«Последнее. В понедельник, второго августа сего года, учитывая огромные заслуги перед американским народом, президент Соединенных Штатов сообщит мистеру Луиджи Бустаманте о том, что ему присуждена медаль „За заслуги“, звание Главного Мага штата Колорадо, а также чин генерала…»
Ван Леннеп выдумал звание «генерала магических оборонных сил», потер лоб и дописал последнюю фразу:
«Придя в хорошее настроение после получения этой новости, генерал Бустаманте простит множество своих недругов и людей, нанесших ему те или иные обиды, и снимет с них наложенные им пожизненные заклятия. В частности, он уже не сможет вспомнить, чем его обидела генуэзская барменша Луиза Гаспарини: с нее и будет начата череда добрых дел, которыми генерал отпразднует получение наград и званий».
Предиктор расписался и поставил дату. Жаль, первого было воскресенье. Написанное и размноженное на принтере предсказание уже вступило в силу. Расколдовка Луизы, увы, откладывалась на послезавтра. Ждать еще пятьдесят часов — вечность для любящего сердца…
Дирк и Луиза коротали время в прогулках по пустынным анфиладам предикторской виллы, благоразумно не приближаясь друг к другу; ван Леннеп сказал, что наложенное им колдовство сработает только второго числа, приблизительно в восемнадцать пятнадцать. Ночевали они, понятно, в разных спальнях. Перед сном ван Леннеп отдал охране приказ: особо следить за недопущением на территорию виллы каких бы то ни было фермерш.
В воскресенье качались на качелях, плавали в лодке по пруду, — Дирк сидел на веслах, Луиза собирала похожие на кувшинки белые цветы. Пили шампанское, ничего не ели. Смотрели какую-то мексиканскую пошлятину. Надоело, пошли жечь бенгальские огни. Дирк обнаружил умение ходить колесом: при его росте зрелище было впечатляющим. Вторую ночь опять ночевали порознь, хотя почти не спали. Предиктор все никак не мог отпустить руку, которой держался за сердце, Луиза смотрела в потолок и считала минуты. Завтракали шампанским. Обедали шампанским…
Без четверти шесть по телефаксу, в открытой сводке новостей пришло сообщение о присвоении Бустаманте медали и чинов. Дирк и Луиза уселись за чайный столик. Минуты ползли, как века.
К восемнадцати десяти по орегонскому времени чай окончательно остыл, Луиза дрожала крупной дрожью, Дирк, сам того не осознавая, взял лимон, зажал его в кулак и раздавил. Сок потек по пальцам. Наконец, стрелка указала нужное время.
— Дирк, но разве ты католик? — почти в обмороке произнесла Луиза.
— Католик, католик, — успокоил ее предиктор. Мнение мисс Норман о том, что он — самый сильный из ясновидящих земли, имело под собой большие основания и скоро получило новое, веское подтверждение.
