— Да сейчас, собственно, и грузимся. А что?
— Да мне в штабе ничего не объяснили, сказали что-то вроде: «планы поменялись, грузи батальон», а куда, чего, когда — ничего не сказали. Попробовал ломануться к полковнику, а у того сам Малиновский…
— Послал?
— Ага. Вежливо так, — Терентий удрученно развел руками.
— А вот нефига было утренний сбор пропускать, — Васильев погрозил другу пальцем.
— Да я же по уважительной причине, — скептический взгляд Леонида был вполне объясним, учитывая, что Шимазин был большой любитель женщин, и пропуск хорошенькой особы слабого пола мимо своего обаяния считал чем-то вроде преступления.
— И сколько лет этой самой причине? И каков цвет ее волос и глаз?
— Черт его знает. Лет где-то около сорока, волосы светлые, а глаза… ну не знаю, я не рассматривал.
— ??? Это… в смысле… ты сейчас вообще о чем? Ты чего, решил перейти на женщин постарше? Молоденькие больше не устраивают?
— А кто вообще сказал, что это была женщина? — предельно серьезным тоном поинтересовался Шимазин. После чего, глядя на выражение лица Леонида, расхохотался.
— Нет, Лень, тебе точно надо срочно бабу найти. А то у тебя в башке черт знает что творится. Я у немецкого полковника документы забирал, насчет там передачи комендатуры нам и все такое.
— И ведь подловил, стервец. Ладно уж, чего там.
— Так чего за галиматья с переводом?
— А, ну да. Нас в Утрехт перебрасывают, всей дивизией, — Васильев пожал плечами.
— С какого? Вроде ж мы должны были тут стоять? — Терентий недоуменно посмотрел на товарища.
— Да понятия не имею. Наверное, чтобы пугнуть «союзничков». Ты последнюю статью в «Правде» про выступления Сталина, Рокоссовского и Молотова читал?
— Ну да. Чего, думаешь после вздрючки немчуры нам теперь и англичашек с их Уолл-Стритовскими боссами погонять придется? — Шимазин машинально потянулся к кобуре.
— Да не, вряд ли. Их япошки так гоняют, что им по любому не до нас.
— А смысл тогда в этих перебросках? Думаешь, мы по их душонки придем, так сказать, в превентивном порядке?
— Терентий, вот слушаю я тебя и удивляюсь. И как ты майором стал? Тебе ж в «Правде» четко написали: развитие Союза — это мирное и поступательное построение процветающего и справедливого общества. А Армия и Флот — это только если капиталистам захочется получить в зубы.
— Ну, в «Правде» много всего пишут, — глубокомысленно произнес Шимазин, — всего и не поймешь сразу.
— Ага, конечно.
— Товарищ майор! — разговор двух друзей прервало появление теперь уже прапорщика Охлопкова. Якут, появившись словно из ниоткуда, вытянулся перед комбатом.
— Привет, Федор. Чего такое?
— Да вот, вас в штаб вызывают. Говорят, что срочно. Я уже и машину приготовил.
— Ладно, побежал я, Терентий. Увидимся еще.
Смотря вслед удаляющемуся комбату, Шимазин вдруг обратил внимание на то, как сильно изменился его друг за последний год. Поседевшие волосы, шрам на виске, отстраненный взгляд… Почему-то раньше это не бросалось в глаза.
«Точно ему баба нужна. А то, чувствую, будет нехорошо. Очень нехорошо», — мысль, мелькнувшая в голове майора, на некоторое время заслонила собою мелкие повседневные проблемы…
Некоторое время спустя слегка удивленный майор Васильев покидал штаб. Отправив на вокзал Охлопкова с донесением об отмене погрузки полка, офицер раздумывал о происходящем. Неожиданная задержка переброски их дивизии удивляла. С другой стороны, вполне возможно, что какую-то другую часть решили передвинуть пораньше. Или еще что-нибудь в этом духе.
Возвращаться назад в расположение батальона Леониду решительно не хотелось. Хотелось просто побыть одному и ни о чем не думать. Тем более что до завтрашнего дня делать было совершенно нечего, и перед майором вставал вопрос о собственном времяпрепровождении.
Решив прогуляться, Васильев неторопливо отправился вниз по улице, любуясь освещенным заходящим Солнцем городом.
Размышляющий о смысле жизни офицер даже не заметил, как стемнело. Решив, что пора возвращаться в полк, Леонид вдруг осознал, что оказался в незнакомой ему части Арнема. Людей, у которых можно было бы спросить дорогу, на темной улице не наблюдалось, и майор попросту развернулся, отправившись назад той же дорогой, что он и пришел.
Вдруг на Васильева накатило чувство тревоги. Учитывая, что обостренная войной интуиция уже не раз спасала офицеру жизнь, тот максимально сосредоточился, пытаясь понять, где именно находится источник угрозы. Однако все попытки определить опасность оказались тщетны, отчего тревога усиливалась буквально с каждым шагом.
Расстегнув кобуру, майор ускорил шаг.
Неожиданно откуда-то из темного переулка, примыкавшего к улице, до Леонида донеслись едва слышные звуки борьбы.
Вытащив ТТ и пожалев, что при себе у него нету ни ППШ, ни ППС, ни новомодного АК, майор осторожно приблизился к повороту, в каждую секунду ожидая ловушки или еще чего-нибудь в этом роде.
Увидев разворачивающееся в глухом переулке действие, Васильев мысленно выругался, уже представляя, сколько объяснений ему предстоит. Ну и подколок Шимазина тоже. И еще неизвестно, что хуже.
В грязном тупике, образованном несколькими домами, пьяный немецкий офицер пытался решить непростую задачу — удерживая девочку-подростка и одновременно зажимая ей рот одной рукой, другой расстегнуть пояс. Учитывая, что на ногах герр офицер держался не слишком твердо, разрешение данной проблемы ему никак не давалось. Васильев появился именно в тот момент, когда немец собрался попросту отправить девчонку в нокаут, и свободно использовать обе руки.
— Хенде хох! — известная фраза была произнесена майором ледяным тоном, ясно дающим понять, что будет с неподчинившимся.
Немец повернул голову и удивленно уставился на Леонида. Несколько секунд спустя он, наконец, разобрал в полутьме переулка, что перед ним стоит советский офицер. Девочка, до того бившаяся в руках насильника, затихла, с надеждой смотря огромными глазами на своего спасителя.
— Ру… руссиш швайн? — пьяно осведомился немец, оттолкнув подростка и потянувшись к кобуре.
— Хенде хох, мразь, — последнее предупреждение никак не подействовало на насильника, попытавшегося выхватить пистолет.
Грохнувший выстрел нарисовал на лбу немца аккуратную дырочку. Подойдя к телу, Васильев выстрелил еще раз, вымещая на нем свою накопившуюся за прошлый год злобу за погибших товарищей.
Повернувшись к испуганно сжавшейся девочке, Леонид улыбнулся и максимально спокойным голосом сказал:
