Нет никого… Хотя… Вот, кажется, шевельнулась портьера… Светильники горят. Тоже странно – зачем светильники белым днем, достаточно просто открыть окна? Значит, этот полумрак зачем-то нужен… Падишаху? Падишаху…
– Ну? – требовательно спросил Джихан-шах. – Зачем тебя послал Узун-Хасан? Говори!
– Вообще-то никто меня не…
– Ты лжешь, негодяй! – схватившись за саблю, гневно воскликнул правитель. И тут же приказал неизвестно кому: – Взять его!
Вот именно этого Алексей сейчас и ждал. А потому – действовал! Действовал неожиданно для нападавших – выскочивших из-за портьер двух вооруженных короткими клинками воинов.
Протокуратор просто бросился к трону – быстро, в два прыжка! С ходу ударил падишаха в скулу и, когда тот завалился на пол, нагнулся, выхватив у падающего правителя саблю. Правитель… Молодой худощавый парень… Никакой это не падишах! Подстава! Пешка… Значит, если его использовать в качестве живого щита, вряд ли в этом будет какой-нибудь толк – кому нужны пешки?
Все мысли эти вихрем пронеслись в голове протокуратора. Спрыгнув с возвышения вниз, в залу, он взмахнул саблей.
Удар! Звон!
Двое на одного… ничего, бывало и похуже.
Удар! Отбивка… Выпад! Снова удар!
Искры… Железный скрежет… И желтое пламя светильников, отражающееся в глазах врага.
Удар!
А они не так уж и сильны, эти воины. Чувствуется недостаток боевого опыта… Однако – решительны, настойчивы, злы…
Отбив… Контратака… Выпад!
Ага!!! Есть один!
Выронив саблю, один из вражин схватился за правый бок.
– Стреляй! – отпрыгнув в сторону, выкрикнул второй. – Фатьма, стреляй!
Алексей тут же прыгнул к нему, упал под ноги, вытягивая вперед саблю и чувствуя, как над головой просвистела стрела…
– А-а-а-а! – неожиданно застонав, соперник повалился на пол – прямо на толстый ворсистый ковер.
Сделав два прыжка, протокуратор схватил Фатьму за руку, отобрав небольшой арбалет – узорчатый, покрытый лаком и изящный, словно парадная игрушка. Усмехнулся:
– Не умеешь ты стрелять, девушка!
Фатьма зашипела, словно разъяренная кобра. Попыталась мазнуть по глазам длинными ногтями… Пришлось заломить руку. Девчонка застонала:
– Пусти… Больно!
– Отпущу, отпущу, – покивал молодой человек. – Вот только вначале найду, чем связать. Кто ж вы все такие-то, а?
– Убей его, Фатьма, убей! – держась за окровавленный бок, выкрикнул раненый.
Странное предложение – девушка вряд ли могла сейчас активно действовать.
Зато действовали другие!
За дверью послышались вдруг чьи-то гневные голоса, шаги, звон оружия… Действовали по-хозяйски, кричали громко, уверенно – так и ворвались, распахнув ударом ноги двери. Воины в кольчугах. С короткими копьями и маленькими щитами. Стража. Или даже – гвардия. Судя по павлиньим перьям на шлемах, скорее – гвардия.
– Взять их! – коротко скомандовал шагавший впереди усач. – Эй, ты! Лучше по-хорошему отдай свою саблю. И только не говори, что ты всего лишь поэт, оказавшийся здесь случайно.
– Не скажу. – Алексей улыбнулся и, усевшись на ковер, стащил левый сапог. – Извините, о достойнейший господин, прежде чем отдать саблю, я должен вам кое-что показать…
Воины уже схватили Фатьму, «падишаха» и раненого и теперь с любопытством пялились на то, как протокуратор, ловко распоров кончиком сабли подошву, вытащил оттуда тонкий пергаментный лист. Вытащил и с улыбкой протянул усатому:
– Вот. Передай падишаху.
– Что это еще такое? – усомнился тот.
– Послание… Великому государю Джихан-шаху от моего повелителя – императора…
Глава 19
29 мая 1453 г. Константинополь
Настоящее есть следствие прошедшего, а потому непрестанно обращай взор свой на зады, чем сбережешь себя от знатных ошибок.
Козьма Прутков
…Ромеев.
– Уа-уа-уа! – дочка, Елена, как это иногда – не так уж и редко – случается у младенцев, перепутала день с ночью и теперь не давала родителям спать. Нет, конечно, имелись и кормилица, и нянька, но разве будешь спать, когда твое родное дите плачет. Да еще так жалобно, уныло.
Глисты завелись, что ли? Да нет, не должны бы глисты…
Забрав ребенка у няньки, Ксанфия принялась укачивать, напевала:
Жанна из тех королев,
Что любит роскошь и ночь…
Протокуратор, прислушавшись, чуть не упал с ложа:
– Что ты такое поешь, о жена моя?
– Твою любимую, – обернувшись, супруга усмехнулась. – Ты же ее все время напеваешь, вот я и запомнила…
– О! Кажется, уснула… Любит она твои песни… Фекла! Эй, Фекла, – стараясь не разбудить, Ксанфия осторожно передала дочку няньке. – Арсений как, спит?
– Спит, госпожа. Набегался вчера, наигрался. Да и что ему сейчас делать, время-то позднее!
– Скорей уж, раннее, – повернув голову к окну, улыбнулся Алексей.
Светало. Золотисто-розовая заря уже окрасила половину неба, и такой же розовой стала бухта Золотой Рог, полная кораблей объединенного – генуэзско-византийского флота. Могучего флота! Пробиться в гавань у турок просто не было никаких шансов. Да и не стали б они пробиваться, не до того было: южные турецкие вилайеты внезапно атаковали египетские мамлюки, с востока угрожали войска Джихан-шаха, в море господствовали родосские рыцари и ромейские каперы. Да и в самой армии турок было очень и очень неспокойно. Дисциплина давно упала, и султан Мехмед ничего не мог с этим поделать. Сколько голов не рубил – это вызывало не страх, а лишь глухой ропот. К тому же совсем недавно был раскрыт очередной заговор янычар! Ох, не очень-то любили эти воины выскочку-мальчишку – султана. В общем, проблем у турок хватало – не до Константинополя стало. По крайней мере – пока.
И все же… Сегодня наступил уже как раз тот самый день… тот, когда неисчислимое войско Мехмеда ворвалось в город. Грохот бомбард, черный, застилающий небо дым, огни пожарищ. И визжащие от радости победители – турки. Султан, въезжающий на белом коне в храм Святой Софии, насаженная на турецкое копье голова императора Константина… и голова сына… Арсения, Сеньки… отрубленная голова…
Господи!
Протокуратор, застонав, помотал головою.
– Что с тобой, муж мой? – Ксанфия ласково обняла его за плечи. – У тебя сейчас было такое лицо… Словно ты потерял самых близких людей!
– Ксанфия… – притянув к себе супругу, Алексей нежно поцеловал ее в шею. Потом – в губы… Еще и еще…
Руки его скользнули вниз, к подолу тонкой туники…
О как забилось женское сердце!
Вот уже туника полетела на пол, явив нарождающемуся дню прекрасное в своей наготе женское тело, вот уже…
– Дверь, – улыбаясь, прошептала Ксанфия. – Дверь-то закрыть бы…
