Юра с Данилкой заспорили о медиумах, о предсказаниях, и Капелька поднял голову.
— Я верю в предчувствия, — сказал он угрюмо, — и знаю: сегодня буду убит…
Юра смолк, Данилка растерялся, а пушкари и не слыхали разговора — продолжали резаться в карты.
Поезд тронулся. К этому моменту разведка уже довела «Чёрному барону», что охрана моста через реку Самур несла службу беспечно, а большевики, расположившиеся на станции Ялама, предпочитали выпивать и закусывать, вместо того чтобы караулить пути в промозглости мартовской ночи.
Атака десантных отрядов с бронепоездов началась ровно в полночь. Охрана предмостных укреплений мирно почивала, не сделав ни единого выстрела, разве что передала по телеграфу тревожное сообщение на станцию Ялама.
Не выдержав неизвестности, Авинов поднялся в наблюдательную башенку. Луна светила ярко, в её холодном пылании серебрились ближние холмы и смутно отливали дальние горы, сверкали нитки рельсов впереди, чёрными тенями шатались орудийные башни, а впереди… А впереди, прямо навстречу «Орлу», мчался чёрный паровоз, неустойчиво покачиваясь и пыхая в небо искрами из трубы.
— Татары[175] пустили брандер! — закричал Кирилл.
Однако не он один углядел опасность — залпом ударили лобовые орудия бронепоезда. Снаряды подорвали паровоз, почти переламывая его, и тот, страшно скрежеща, пуская искры уже из-под колёс, стал плавно заваливаться, пока не ухнул тяжело с насыпи, сминая будку, переворачивая тендер, поднимая тучу пыли.
— Туда его! — заверещал Данилка, поглядывая в амбразуру.
Команда артиллеристов, до этого резавшаяся в карты, отошла с постов, похохатывая.
Через станцию Ялама бронепоезда проследовали на полной скорости. По ним стреляли из пулемётов и ружей, но барон Врангель приказал не открывать огонь — следовало беречь снаряды и патроны. И на станции Худат они пригодились — комиссары направили из Баку свой последний резерв — подвижной отряд из четырёх бронепоездов.
— Сыграем четверо на четверо! — смеялись бравые артиллеристы.
Пришло время, и они посерьёзнели, поднялись в башни. По бронеплощадке разнеслось:
— К заряду! Замок! Товсь!
Оглушительный грохот сотряс бронированные стенки вагона. Вместе с клубами порохового дыма вниз полетели, гремя и звякая, пустые горячие гильзы.
— Огонь!
Авинов приложился к амбразуре и разглядел, как по путям слева катился бронепоезд, составленный поочерёдно из платформ с пушками и броневагонов. Залп с «Атамана Платова» поднял на воздух платформу с двумя орудиями — доски, колёса, пушки, мешки с песком — всё поднялось вверх, перемешиваясь в воздухе, и опало на пути. Передняя бронеплощадка проехала по инерции и замерла, а броневагон, по-прежнему толкаемый паровозом, наехал на обломки и сошёл с рельсов.
Большевики, не особо торопившиеся в свой красный рай, стали отходить. Кирилл оторвался от амбразуры и закашлялся — в бронеплощадке воцарился кромешный ад: люди задыхались от пороховых газов и жары, а молоденький пулемётчик и вовсе потерял сознание.
Накалились стволы, кипела в кожухах вода, в отводных трубках — сухая горячая резина.
— Воды нет! — заорал молодой чумазый кочегар, пробравшийся от бронепаровоза.
Это не было удивительным — когда паровоз постоянно под парами, в сутки расходовалось десять кубометров воды, поэтому каждый день в тендер доливалась тысяча ведёр.
В этот момент раздался тревожный звонок машиниста: вода в тендере кончается! Проходивший по броневагонам Врангель был слышен из соседнего с бронеплощадкой:
— Вторые номера и резерв, на вылазку за водой!
Кирилл подхватился — приказ касался и его. Не с винтовками наперевес, а с вёдрами попрыгали бойцы вниз, пригибаясь под свистящими пулями. Авинов скатился по насыпи, морщась от каменного крошева, жалившего ноги, — это пулемётная очередь ударила по щебёнке. Слава Богу, хоть не свинцом ужалило…
— Данилка! — закричал Авинов, выглядывая кадета в рассветных потёмках. — За мной держись!
Данилка кубарем скатился с насыпи под мост, к узенькому ручью, притекшему с гор.
Кирилл даже рад был остановке. Хоть и риск велик, зато можно было глотнуть свежего воздуха, хлебнуть студёной воды.
Зачерпнув ведром воды, Авинов понёсся вверх, к путям. Мчавшийся впереди него боец упал с простреленной головой, пустое ведро покатилось вниз. Это был Капелька.
— Ложись в цепь! — раздалась команда барона. — Вёдра передавать по рукам!
И от бронепоезда к ручью и обратно пошли хороводом вёдра, котелки, чайники. Вниз — пустые, вверх — полные. Сколько Кирилл передал сосудов, он не считал, но вот Сан Саныч дал гудок — тендер полон!
Галдя, подшучивая, отстреливаясь от вражья, команда бронепоезда заняла свои места. В тот же момент лязгнули сцепки, и «Орёл» тронулся, покатил, набирая ход, догоняя отступавшие составы «красных».
«Орёл», пройдя по горящему мосту, на плечах бакинского подвижного отряда ворвался на станцию Баладжары, отрезав противнику путь отхода на Тифлис.
— Следующая станция — Баку! — прокричал Юра, баюкая забинтованную руку и, видимо, гордясь полученным ранением.
Бронепоезда не встретили сопротивления, без единого выстрела добравшись до Бакинского вокзала, где их встречал авангард сразу двух армий — Кавказской туземной и Отдельной Кавказской.
Заиграл оркестр, на скорую руку собранный из местных музыкантов, и кавалеристы под громовое «ура!» вскинули шашки вверх.
Кирилл, выглядывавший из открытых дверей броневагона, с радостью приметил знакомые малиновые халаты. А уж какова была радость самих текинцев…
— Я знал! — ревел Саид, тиская командира. — Я знал — живой сердар!
— И-а-а-и-а-а-а! — издали дикий клич текинцы, обступая Авинова, теснясь и желая потрогать, коснуться, убедиться, что командир не призрак.
Генерал Врангель, наблюдавший эту сцену, очень смеялся, а потом предложил Кириллу «прогуляться к морю с вашим эскортом».
— Кавторанг Вайнер, — сказал барон, продолжая улыбаться, — командир канонерки «Ардаган» сообщил, что вышел из порта Энзели и вот-вот прибудет в Баку. С ним на борту — адмирал Колчак. Наврал англичанам, что жаждет служить им в Месопотамии, а сам через Тегеран — сюда!
Команды бронепоездов спускались к Бакинской бухте пешком, конники Эрдели ехали шагом. Узкие улочки сменялись аллеями, обсаженными развесистыми чинарами и айлантами, дома вырастали в высоту, а на тротуарах появлялось всё больше бакинцев — русских, татар, армян, евреев, персов. Недаром Баку, этот красивый интернациональный город, прозывали Парижем Кавказа.
