– Ну, так что, Трофим, этот Достоевский – порядочный человек?
– Досто… евский… Это да. Это порядочный человек, – нетвёрдо выговорил Трофим. – Завсегда здоровается, иной раз и первым. Не брезгует, значит, да. Токмо по ночам долго сидит. Потому, человек он, прямо сказать, непростой. Он книжки сочиняет!
Трофим со значением поднял палец и опрокинул в рот стаканчик. Захрустел огурцом.
– А вот жильцы, которые в соседней квартире проживают, – они порядочные люди? – не отставал бородач.
– А там разные. И порядочные, и беспор-рядочные… Давеча одного на извозчике привезли, под утро: пьяный вдрызг!
– Уж не господина ли Алафузова?
– Кого? – переспросил Трофим.
– Алафузова, говорю…
Трофим прожевал огурец. Подумал.
– Да! Это такой маленький, бритый, в министерстве работает…
– Не-ет! Алафузов не такой.
Трофим икнул.
– Я всех тут знаю. Один раз увижу – и на всю жизнь. Потому – работа у меня такая. Я первое лицо, которое надзира… наблюда… которое всех приезжих распознать может. И в полиции рассказать. Да!
– Ну, завёлся! – прервал его бородач, разливая водку. – Вот и выходит, что ты врёшь. Не всех ты знаешь!
Трофим поднялся, хватаясь рукой за стол.
– Ты такие слова мне не говори! А то я…
Он подумал, посмотрел искоса на полный стакан. Схватил его и выпил.
– Так, – сказал, поставив стакан. – Ты кто?
– Я из Пензы, говорил же тебе. Родственника ищу, Алафузов фамилия.
Трофим снова икнул, сел.
– Ну, так бы сразу и сказал! Алафузов – это да! Это порядочный человек. Высокий, с тростью, – настоящий барин. Ни-ког-да не здоровается!
Трофим с грустью посмотрел на пустой стакан.
– А когда он дома бывает? Когда его застать можно? – спросил бородатый.
– Дык… Иной раз и днём дома сидит. А иной и на ночь не приходит…
Бородач поднялся, накинул старую шинель.
– Ну, ладно. Высокий, говоришь, ухватки барские? Понятно… Ты пей давай, пей… А мне пора уже.
И бородач тут же выскользнул из дворницкой.
Трофим поднял осовелые глаза.
– И кто такой? – спросил сам себя. – Не ведаю. А вот человек, гляжу, пор-рядочный! Почти не пил, и ещё на опохмелку оставил…
Трофим выпил ещё стакан, с трудом поднялся, уронив стул. Добрался до лежанки, упал на неё, разбросав руки, и густо захрапел.
* * *
СЕСТРОРЕЦК.
Полицейская пролётка промчалась по улочкам города. Комаров глядел по сторонам: городок словно вымер. Дачники, увидев пролётку, жались к обочинам. Даже цепные псы молчали.
В переулок, где стояла конспиративная дача, никого не пускали. Вокруг самой дачи тоже было выставлено оцепление.
Пролётка остановилась у распахнутых ворот. Комаров вышел. Во дворе суетились жандармы и люди в штатском. На носилках выносили труп, прикрытый серой, с бурыми пятнами, простынью. Неподалёку стояли закрытые дроги: туда сносили всех убитых.
К Комарову подбежал подполковник Прилепских.
– Сколько? – спросил Комаров.
Подполковник сразу же всё понял.
– Восемь жандармов, двое полицейских.
Комаров покачал головой:
– Ротмистр Круглов?
– Лежал на веранде, головою вниз… Только сапоги успел надеть. Думаю, услышал шум, выбежал – и прямо на нож.
Лицо Комарова осунулось. Шум будет. И далеко пойдёт…
– Как вы полагаете, – спросил он Прилепских. – Куда мог направиться этот… – Комаров хотел подыскать слово, но не смог. С трудом выговорил: – Петруша?
Подполковник подался вперёд. Заговорил вполголоса:
– Зарезав наблюдателя с дачи напротив, Петруша, судя по всему, вышел через заднюю калитку. Я пошёл тем же путём. Поразмыслив, сначала пришёл к такому выводу: скорее всего, Петруша затаился где-то поблизости. Принял дополнительные меры безопасности, – охранение стоит не только в этом переулке, но и в соседних, образуя как бы периметр…
– Хорошо, Владимир Кондратьевич, – остановил его Комаров. – Дальше, пожалуйста.
– А дальше явился сторож морской лодочной пристани. Он показал, что ночью кто-то взломал сарай, где хранились вёсла, а также угнал ялик. Я осмотрел сарай и пристань. Сомнений нет: скобы вырваны из гнёзд с такой силою, словно орудовали гвоздодёром. Но сторож клянётся, что не слышал никакого шума. Стало быть, это наш Петруша. Руками, видно, поработал…
Прилепских остановился. Комаров ещё больше помрачнел.
– Это же какая у него силища, а? – ещё тише проговорил Прилепских.
Комаров помолчал.
– С исправником говорили?
– Так точно, ваше высокопревосходительство. Предупредил о неразглашении, а также о том, что убийца, вероятно, всё ещё здесь.
– Это напрасно… – Комаров слегка поморщился. – С одной стороны… Ведь исправник, скорее всего, уже обо всём в Питер доложил…
– Это уж как пить дать… – развёл руками Прилепских.
Комаров злобно взглянул на него, внезапно рявкнул:
– Что вы тут руками разводите? Немедленно организуйте команды, чтоб осмотрели все дачи, каждый уголок. На дорогах, у пристаней, на вокзале выставить охрану. И надо окрестности прочесать, под каждый куст заглянуть!
Прилепских переступил с ноги на ногу:
– Сил недостаточно…
– А вы задействуйте полицейских!
– Уже задействовал, ваше высокопревосходительство: в оцеплении стоят…
Комаров выругался.
– Почему же не телеграфировали в управление, чтобы выслали подмогу?
Прилепских напряжённо сказал:
– Учитывая секретность операции…
Комаров с трудом подавил гнев, взял себя в руки.
– Да… Секретность… Извините, Владимир Кондратьевич. Я сам этим займусь. Но подкрепление прибудет только к вечеру… Так что нужно задействовать всех здешних служащих: почтальонов, смотрителей, сторожей, морскую команду. Приступайте немедленно. О каждом своём шаге телеграфируйте мне кодом. Понятно?
– Так точно!
Комаров покосился на дроги: все трупы в них не умещались, их укладывали друг на друга. Торчали ноги: босые, в сапогах, и даже в домашних туфлях. С одной ноги свешивалась побуревшая от крови портянка.
Комаров быстро сел в пролётку, приказал:
– Гони в Питер, да так, чтобы ветер свистел!
* * *
Комаров вернулся домой под утро.
Сквозь плотно задёрнутые шторы спальни пробивался слабый свет, и это раздражало: Комаров долго не мог уснуть, ворочался, отворачивался от света.
Потом словно провалился куда-то, оказалось – в колодец. В колодце было сыро и мрачно, покрытые зеленью скользкие стены не давали ухватиться за них. Комаров почувствовал озноб: ноги не доставали дна. Он упёрся спиной в стенку колодца, поднял ноги – хотел упереться ими в другую стенку. Но босые ноги тут же соскользнули, и он с головой ухнул в ледяную воду. Вынырнул, хватая ртом воздух. С тоской посмотрел на светлый квадрат высоко-высоко над головой.
