– Доброта? – переспросил он.
– Именно. Чтобы просить помощи, нужно уметь зажигать сердца. Не заставлять их гореть, а побуждать зажигаться. Это разная сила.
– Верно! – поддакнул Ратибор. – Ни кто из тех, кто слышал песни Волка, не остался равнодушным. Ни кто! Вот в нем есть та сила, о которой Сершхан говорит!
– А кроме того, – закончил Витим Большая Чаша. – Он в лесу чувствует себя как… волк. Никто из нас не знает лес лучше нашего певца. Говори, волхв, ему колдовское слово!
Они выехали за ворота задолго до полдня, собрав на купленных Витимом коней нехитрые дорожные вещи. Закладных лошадей не брали, пока места идут людные, веси да села кругом, всегда можно сменить уставших животных на свежих. Зачем зазря деньги тратить?
Солнце уже припекало и воевода направил свою дружину скорой рысью, чтоб прохладный ветерок не давал жаре клонить воинов в сонные мысли. Микулка был рад, что наконец занялся делом, а то сидеть под защитой городских стен в то время, когда невеста его невесть где, было выше всяких сил.
Гостинец вел путников на северо-восток, вихрясь рыжей пылью за подкованными копытами сильных коней. Дышать было легко, ветер наполнял грудь ароматами буйной травы и близкого леса, что особенно чувствовалось после спертого городского воздуха.
Вскоре кругом потянулись густые леса, деревья цеплялись толстенными ветвями над сузившейся дорогой. Проехали одну шумную весь, потом в стороне от дороги приметили другую, гораздо безлюднее. Лес мрачнелс каждой верстой, даже как будто похолодало, пахло грибами и застарелой болотной тиной.
– Далеко отъехали. – повел плечами Ратибор.
– Да, верст на десять. – подтвердил Витим. – Скоро дорога обернется тропой…
– Может заночевать здесь? – мерно покачиваясь в седле предложил Сершхан. – Утро вечера мудренее.
– Да ну тебя! – отмахнулся воевода. – Только полдень минул, а ты уже ночевать.
– Что-то тревожно…
Микулка и сам чувствовал себя угнетенно, словно вся эта дремучая зеленая стена давила его тяжким бременем. Вокруг родного села лес был совсем другим, а в Таврике вообще не лес – так, кусты высокие. Странное дело, сколько сотен верст прошел до Русского моря, а на полуночь от Киева и десяток одолеть не просто. Говаривали, что этот гостинец вел до Чернигова и все таким же дремучим лесом – обиталищем лютой нежити и злобных дорожных татей.
Паренек вспомнил напавших на дом Тура упырей и зябко поежился, словно опять учуял ледяное дыхание и трупный дух нежити. Он оглянулся, но никто из соратников говорить не желал, все всматривались в шевелящуюся совсем по живому листву, Волк положил свой сверкающий меч поперек седла, а Ратибор снял с плеча лук.
Копыта коней стучали все глуше, по самые бабки проваливаясь в опавшую за многие годы листву. Становилось все тише, даже птицы не шумели так, как под Киевом, а те, что подавали свои голоса, кричали уныло и хрипло.
Витим Большая Чаша встревоженно глянул на небо, но положение солнца едва угадывалось за нависшими ветвями.
– По ромейскому счету полдень минул часа три назад. До темноты еще столько же, да еще с хвостиком. – негромко сказал Ратибор.
– Наверняка еще встретим весь до вечера. – предположил Сершхан. – Или хотя бы село.
– Плохо, что никто из нас дороги толком не знает. – вздохнул Волк. – Неужто нельзя было проводника в городе сыскать?
– Ну да… – усмехнулся Витим. – Плати ему, корми его, каждое слово взвешивай, прежде чем на воздух пустить. Справимся сами.
Микулка хотел было вставить слово, но увидел сквозь густую листву замершую у дороги фигуру, потом еще одну, а подальше и третью.
– Други! – зловещим шепотом кликнул он. – Там в лесу кто-то есть… Глядит за нами.
Никто не шевельнулся, так и ехали покачиваясь в седлах, но паренек приметил, что у Ратибора стрела на тетиве, а Сершхан ненавязчиво полирует пальцем рукоять швыряльного ножа. Заметили, значит, еще раньше. И молчат, леший их понеси.
Фигуры в лесу стояли как вкопанные, даже не шевелились.
– Оставлять за спиной негоже… – подумав придержал коня Витим. – Микула, окликни соглятаев, пусть не прячутся.
Микулка собрался с духом, чтоб унять дрожь в голосе.
– Эй, чего прячетесь? – нервно выкрикнул он.
Тишина. Даже птицы примолкли. Волк соскочил с коня и нырнул в густой подлесок, словно в воду с головой ушел. Ни слышно, ни видно… Вынырнул у одной из фигур, замер, потом громко окликнул остальных.
– Идите сюда! Это… не люди.
Друзья спешились и осторожно вошли в сырой лес. Волк стоял почти по пояс в траве, только глаза сверкали в полумраке, а рядом с ним торчал из земли растрескавшийся идол неведомого божества. Чуть поодаль высились еще два истукана.
Под ногой у Микулки звучно хрустнуло и он испуганно одернул ногу, взглянув вниз. Из раздавленного сапогом человеческого черепа лениво вылезала серая змеюка с черным зигзагом узора на спине. Паренек отскочил как стрела от булата, еле удержался, чтоб не вскрикнуть.
– Тьфу ты… – уже спокойнее сказал он. – Тут кости кругом. Человечьи. И змеи есть.
– Это не простое капище, – осмотрелся Сершхан. – Погребальное. Поглядите, вон сколько костей и зола по колено. Не очень-то старая.
– Странно, отчего это такой мор приключился? – оглядывая идола спросил Витим.
– И где. – коротко закончил Ратибор. – Откель столько народу сюда свезли?
– Значит весь где-то рядом. – предположил Волк, снова направляясь к дороге.
Кони взволновано похрапывали, косили глазами, рыли копытами землю. Микулкин скакун даже шарахнулся, словно узрел невесть что.
– Тихо, тихо… – попытался он успокоить животное, но у самого голос предательски дрогнул. – Чего это они?
– Чуют что-то недоброе… – пробурчал воевода. – Знать бы только что. Ладно, надо ехать, неохота тут до темна торчать. Всем быть начеку.
Они двинулись дальше, пристально осматриваясь кругом.
Примерно на двадцатой версте солнечный свет начал тускнеть, предвещая скорый вечер, Микулка принюхался и радостно воскликнул:
– Дымом пахнет, други! Богами клянусь!
– Добрый знак. – кивнул Витим. – Но расслабляться не след, всякое может случиться.
– Хвала Роду, – улыбнулся Волк. – До темна поспели.
Придорожная весь медленно выдвинулась из леса низкими хатками, крытыми соломой и гонтой. Дорога проходила чуть поодаль, за околицей, но хорошо протоптанная тропка вела прямо к домам и замшелому колодезному срубу. Ни в одном из затянутых бычьим пузырем окошек не мелькнул огонек света, да и привычного людного шуму не было, хотя тут и там из закопченных труб поднимались клубы дыма.
