каталке.
В процедурной меня пытали хоть и больно, но недолго. Я рассмотрел зашитую пулевую рану в своем левом боку. Врач сказал, что в спине такая же, только больше. Повезло, что кровотечение промыло рану. Вы счастливчик, герр Грин. Воспаления не наблюдается. Температура в норме, у вас отличное здоровье. Вам принесут ужин, я распоряжусь. Пожилому немцу — врачу было глубоко фиолетово все, что не относится к медицине. А пулевое ранение он видел явно не впервые. Я подумал, что он, пожалуй, и военный опыт имеет.
Тетка средних лет, медицинская сестра, принесла в палату ужин. Бульон, кусок курицы с овощами, компот. Допивая компот, почувствовал что засыпаю. С трудом дождался, когда сестра заберет кроватный столик с посудой, и отрубился. Подумал только, что какие-то в Мюнхене немки не типичные. Никаких рослых, склонных к полноте блондинок. Темноволосые, стройные, крепкие женщины. Что Катарина, что вот, медсестра, что публика в опере и ресторанах. С тем и заснул.
Когда я снова проснулся, судя по темноте за окном, была ночь. Банально хотелось отлить. Зажег лампу в изголовье и огляделся. До этого я, видимо, был все же не в себе, даже не посмотрел вокруг. Отдельная палата, высокие потолки, вдоль стены капельница, стол с какими то стерилизаторами и еще чем то медицинским. Ага, а вот эта дверь — в сортир, гадом буду.
Осторожно сел, и спустил ноги, на пол. То есть в тапочки. Орднунг, твою мать. Тапочки ровно там, где и положено. Поход к удобством, со всеми манипуляциями, дался мне неожиданно легко. То есть медленно, но не больно, и не особо тяжело.
Уселся на кровать. Оглядев себя, снова осмотрелся. Захотелось курить, и я задумался, как это осуществить. На мне были только семейные трусы, и те, видимо, из местной аптеки. Да плотно обмотанный, как поясом, бинтами живот. Но на стене висела на плечиках больничная пижама.
Подумал, осторожно надел штаны, пижамную куртку. Сунул в глубокий карман куртки Вальтер. И вышел в коридор. По ночному времени, свет выключен. Мимо дверей палат, пошел к единственному освещенному месту. Где, как и ожидалось, увидел женщину за столом под лампой, что принесла мне ужин.
Мой немецкий не больно то и хорош. Но мы с ней поладили. Я заявил, что без курева мне будет хуже, чем с ним. Поворчав, она дала мне не только теплый халат, но и вытащила из стола пачку сигарет и спички. Сигареты «Ernte 23» мне раньше не встречались. В другом конце коридора черная лестница, с официальной курилкой.
Закурив, я огляделся. Второй этаж, за окном ночь. Внизу, открылась дверь, и, видимо с улицы, кто то зашел, хлопнула дверь. Я докурил, и пошел вниз по лестнице. Вышел в небольшой парк. Справа от меня светился огнями главный вход в больницу. На улице было градусов пять тепла. Стараясь не бежать, прошел через садик, и вышел на улицу. Чуть поодаль от главного входа- стоянка такси. И даже два такси — мерседеса- понтона. Вот на заднее сидение первого к выезду, я и шлепнулся.
— Отель Кемпински, бите — сказал я таксисту.
Таксист, как раз рослый, склонный к полноте бюргер, глянул на меня и кивнул:
— Окей. Отель Кемпински.
— Еrwarten- сказал я такситу спустя минут десять, вылез из машины, и толкнул дверь отеля.
Швейцара ночью нет. Да и в фойе пусто. На часах над ресепшном — четыре утра. Ночной портье, хоть и заспанный, но любезный, пока я плелся, откуда то возник за стойкой.
— Будьте добры — сказал я- ключ от номера, рассчитайтесь с такси, и подготовьте расчет, я съезжаю.
Портье не дрогнул ни мускулом, протягивая мне ключ.
В номере я, наконец то оделся, стараясь не шипеть, когда неудачно наклонялся. Моя одежда осталась в недрах больницы. Да и испорчена. Так что я надел джинсы, футболку свитер, куртку, купленную еще в Лос Анджелесе, армейские ботинки, и кепку. Покидал в рюкзак вещи, документы, пару пачек баксов, что таскал с собой на всякий. Сверху положил Вальтер. Если чо, удобно, вроде как сбрасывая рюкзак, доставать.
Сел за столик, достал из ящика бумагу и ручку, и, на отельном бланке написал:
«Карл!
Я намерен пару недель отдохнуть от шума и людей. Не нужно меня искать и суетиться. Я сам вернусь. И, по любому, дам о себе знать.
Жму руку, Грин».
Попросил портье отправить конверт господину Хофману- младшему. Вместе с моими вещами, что я оставил в номере…
Аэропорт «Мюнхен-Рим»- солидное кирпичное здание. К моему удивлению, совсем не там, где я ожидал. Да и довоенного пассажирского самолета- памятника, нигде не видно. Я решил улететь первым отбывающим рейсом. Втайне надеясь, что это будет Италия или Испания. Это оказался рейс на Марсель.
Билет мне продали за доллары и без звука. Рейс АйрФранс. Реактивный аэроплан «Каравелла». Полупустой самолет. С моего бегства из больницы прошло не больше часа. Вот и говори потом, что раньше жизнь была медленная.
Улыбчивая француженка — стюардесса принесла мне коньяк. В соседнем кресле попутчика не было.
Я сбежал не просто так. Я сбежал от Катарины Уфельхайм. Она всю жизнь прожила в атмосфере поклонения и обожания, на светлой стороне жизни. И вдруг — стрельба, трупы, смертельная опасность. Она в шоке, и ее на мне переклинило. Я про это слышал, читал, да и видел лично. Как и то, что ничем хорошим это не кончается.
В двадцать первом веке, с ней уже беседовали бы психологи. При всей моей нелюбви к ним, они, в такого рода ситуациях, реально помогают.
Я хочу Катарину, и даже очень. Но получить ее вот так- это просто нечестно. Что то типо, напоить телку силой до бессознанки, и трахнуть. Фу… Она сейчас совершенно не в себе. И кончится это все, в лучшем случае отторжением. Вот придет в себя, тогда посмотрим.
А еще мне нужно остановится в бесконечном забеге, что начался три месяца назад в Паттайе. Остаться, хотя бы ненадолго, наедине с собой — тоже полезно.
Заодно, хорошо подумать, что бы такого сделать, что бы народу в России полегче жилось. Если повезет — попробую забабхать автозавод. И пусть кто то только вякнет, что я ни фига не понимаю в народных чаяньях…
Долгое время я с тоской, но искренне, считал что я — не народ. Вот мент какой, больной на всю голову, или вахтер, презирающий все живое… вот они- народ. А я- нет.
В конце нулевых, мой хороший приятель попросил меня дать работу его знакомому. Я тогда
