– Твоя правда, – в упор глядя на князя Верейского, кивнул Донской.
– А еще, говаривают, защиту даешь тем, кто колено перед тобой склонил, да верных возвышаешь.
– И то – правда, – так же невозмутимо кивнул гость.
– Княжество хоть и вольное Верейское, да мало. Соседи грозные нынче, кто куда подаются; нет больше тех, кто по себе сам. Так и верно, видать, что и нашей земле власть чью-то признать надобно. Замятня какая, так и гуртом вернее. По воле Бога быть, и моя тебе верность, Великий князь Московский, – склонился в поклоне хозяин.
– Моя тебе рука, Иван Васильевич, – кивнув, отвечал Великий князь Московский. – Оно, ты верно говоришь: гуртом сподручней. Так быть единым нам княжествам на веки вечные.
– Благодарю тебя, князь.
– А раз так, то милости просим к столу нашему, диковин отведать, – Иван Васильевич, еще раз склонившись, последовал приглашению.
Ужин прошел бурно. Обсуждали и ягоду диковинную, и преимущества ее, и недостатки. Потом перешли к обсуждению новостей, где невзначай совершенно подметил Иван Васильевич о том, что рыщут в округе какие-то. Вроде литовские, да только непонятно, чего их сюда позаносило-то. Впрочем, лиха не творят да нам обид не наносят. Да и Бог бы с ними. Нехай. Лихих, может, посекут; их тоже ведь поприбавилось в последнее время. Потом уже про конкретные планы: сколько сполохов надобно бы да ям еще сладить. Так, чтобы беда, не дай Бог, случилась, мигом весть до столицы долетела, князь с боярами пока оборону держать будут. Потом про университет, где дети князей премудрости правления да закону Божьему учиться будут. Потом – про то, что уж скоро владыка с людом ученым в Москву вернется. Уже под вечер закончили, когда князь, разморенный отварами с процедурами вперемешку, совсем клевать носом начал.
– Вот что, – поудобней устраиваясь на лавке, прогудел Донской. – Утро вечера мудренее. Молитвы воздав, и почивать пора. А поутру и продолжим.
– Доброй ночи, – поклонившись, учитель покинул палаты, оставив князей одних.
Ночью вновь ветер разгулялся, да так, что казалось, частокол вот-вот не выдержит да рухнет под натиском стихии. Что и сами крыши посрывает, срубы перед буйством стихии беззащитными оставив. Такой силы ветрище был, что народ в лачугах своих, кто лучины, а кто и свечки зажегши, к Богу о сохранении душ молитвы разом воздали.
А ураган бушевал. Наваливаясь на неказистые срубы, он обхватывал их ледяными своими крыльями, жадно ища любые щелки, чтобы, ворвавшись внутрь, мгновенно выхолодить помещения, забрав с собой жалкие крохи тепла от убогих очагов. Азартно завывая, он носился по улочкам, наполняя сердца жителей суеверным страхом. Лишь к утру стихия отпустила, угомонившись и разогнав облака. Край неба налился кроваво-красными цветами, а унылый звон била оповестил о начале утреннего молебна. Терзаемый нехорошими предчувствиями, – такие же метели ведь были в ночь попадания в прошлое, и такая же в ночь раскрытия тайны митрополита, – Булыцкий беспокойно ворочался на жесткой лавке в холодном, продуваемом всеми ветрами доме, тщетно пытаясь уснуть. Только едва одолевать его начинала дрема, так и тут же кошмары мучить начинали. То Дмитрий Иванович, буянящий за то, что пороху нет, да отбиваться нынче нечем. То Сергий, словно заклинание, повторяющий лишь одну фразу: четверо Иуд! То горящие глаза самого Падшего Ангела, в которые пытается глядеть пенсионер, а то и мосток – ствол дерева поваленного, в центре которого он – Николай Сергеевич Булыцкий. Отчаянно балансируя, он ворочал головой, выбирая, к которому из берегов пойти: к тому, где ждал его Дмитрий Иванович, или же к тому, где стоял Киприан. То и дело подскакивая, промаялся до тех пор, пока ветер пляски свои не прекратил. Не в силах больше лежать, учитель, откинув рогожу, решительно направился к хоромам Дмитрия Ивановича с намерением рассказать о своих страхах.
– Ночь пережили, да и слава Богу, – широко крестясь, на крыльцо вышел Дмитрий Иванович. Посвежевший после вчерашней процедуры, даже, казалось, помолодел он. – Ты, Никола, – завидев приближающегося пришельца, обрадовался Донской, – вот чего: картошку свою засаживай да смердов поучай растить. Чудо ягода!
– По весне и поговорим, – торопливо кланяясь, Булыцкий приветствовал правителя. – Ох, сдается мне: беде быть.
– Зайди, – переменившись в лице, Дмитрий Иванович коротко пригласил пришельца войти. – Что за беда? – едва только дверь за ними захлопнулась, Донской в упор поглядел на трудовика.
– А мне почем знать-то? – тот лишь беспомощно пожал плечами. – Я, когда в минувшее попал, пурга разыгралась, да так, что до животиков не промерз едва. С Милованом когда в монастырь Троицкий направились о беде упредить – тоже. Вон, как ты с Киприаном полаялся, пурга разгулялась, аж колокол сорвало. Да и дорогу всю от Переславля-Залесского до Москвы до самой, куда ни поверни – все не ладно. Сначала Васька слег, потом – Милован, теперь – ты. Оно все больше думается, что сверху это Бог наставляет: не ходите! А еще сон был вещий, по которому мне четырех Иуд на пути одном свести придется… А тут еще Некомат со своими: откоптил да отжил, да грехи замаливать…
– И у тебя, и у Бреха на душе неспокойно. И у меня, – чуть подумав, прогудел Дмитрий Иванович. – Не верю я Витовту. А тем паче – Ягайле. С дарами богатыми ходить повадился; как ты в Переславль ушел, так он еще раз наведывался. И пришел, не спровадишь. И людишки его – глаз да глаз за ними. Чуть не углядел, так они уже на пилораме твоей. Или на домне. И пир этот, в Смоленске, и подарок… Не к добру то все, – почесав бороду, прогудел Дмитрий Иванович.
– Мож, воротимся назад? Пока не поздно.
– Мож, и воротимся.
– Князь! Князь! – донеслись до слуха мужчин тревожные крики с улицы.
– Чего орешь?! Почивает князь! – грубо ответил кто-то из стражников.
– Поди! – Дверь с грохотом распахнулась, и в опочивальню ворвался один из дружинников немногочисленного сопровождения. – Православные! Померзшие! Тебя к себе просят!
– Поди!
– К себе просят, – разом стушевавшись, промямлил паренек.
– Тебе кто князя покой тревожить дозволил?! Не видишь, занят! – прорычал Донской.
– Михаилом Александровичем Тверским да Андреем Ольгердовичем двое себя кличут, – совсем неуверенно пробормотал визитер.
– А чего раньше молчал, тетеха?! – взорвался князь. – А ну, живо веди к ним!!! Никола, со мной идешь!
Наскоро собравшись, мужчины, увязая в выпавшем за ночь снегу, бросились к зданию одного из домов, где уже разместили пострадавших, попутно слушая сбивчивый рассказ ратного мужа.
К князю Московскому шли с дружинами своими. Один – по зову Дмитрия Ивановича, другой – о предательстве упредить. Три дня назад встретились, пошли вместе. А там на войско литовцев наткнулись. Сеча была, да литовцы числом взяли. С остатками ратей своих отступить попытались, да мужей теряя, шли несколько дней. А тут, как на грех – пурга. Уж и не думали, что животы сохранят, да вот – Вязьма. Так и запросили о помощи.
