Эрик хмыкнул:
– Я сам решу, что делать.
Гость зевнул, деликатно прикрыв рот.
– У вас предохранитель не снят.
Чертыхнувшись, Эрик убрал оружие. С грохотом поставил стул напротив кресла, где расположился незнакомец; оперся о спинку, не спеша садиться. Зря он бродил по улицам, соблюдая конспирацию, переиграть ищеек не удалось. Наверняка Рудольф с Александром что-то пронюхали и подослали этого, хм, типа. Каков наглец, а? Выследил, выспросил, дал на лапу портье, коридорному и преспокойно ждет! Последнее время Эрик снимал номера в дешевых гостиницах, переезжая каждые три-пять суток. Деньгами его снабжал Лукас. Эрик догадывался: с депутатом от либеральной партии Арбером Лукасом можно вляпаться по-крупному. Но идеи Лукаса ему импонировали.
– Дружище, – басил Лукас за бокалом коньяка, – истинно народная, прямая демократия… Понимаешь?
Эрик впитывал болтовню депутата, проникаясь доступной и броской риторикой. Авторитетный лидер, борьба с коррупцией и бюрократией… Накачавшись коньяком, Лукас вещал с одержимостью пророка.
Гость, чуть покачивая туфлей, смотрел на Эрика с прежней непонятной насмешливостью; золотая пряжка ярко блестела на свету. Как держится, собака! Ничуть не боится. Ткнуть бы ствол в бесстыдную рожу, да, видно, не прокатит.
– Ну? – грубо бросил Эрик.
Визитер учтиво приподнял шляпу:
– Эдвард Альбер, поверенный Госпожи С., чье имя слишком известно, чтобы называть его вслух. Полагаю, если мы договоримся, необходимость в умолчаниях отпадет. Вижу, вас душат вопросы?
Эрик пренебрежительно скривился, мол, начхать, кто ты и что ты. Говори прямо: чего надо?
– Отлично, – сказал Альбер. – Тогда спрошу я.
Отгородившись от посетителей бистро газетой, Эрик наспех проглядывал заголовки, прихлебывая из чашки горячий чай; рядом стояла тарелка с надкусанным бутербродом и недоеденный оливье. «На демонстрации в поддержку оппозиции задержаны десятки активистов». «Для разгона толпы полиция применила водометы и газ». «Премьер-министр заявил об ужесточении правил митингов и шествий».
Что и следовало ожидать. Он вспомнил статью, опубликованную с полгода назад в «Национальном обозрении». Летом журнал прикрыли. «Ни протесты, ни уличные беспорядки, ни даже террор не в силах свергнуть режим. Максимум, чего добьются протестующие, – мелкие уступки; власть кинет их обществу, точно кость голодному псу. Кость раззадорит пса, и тогда на фоне якобы новых демократических свобод режим еще крепче закрутит гайки. Потом гражданская активность пойдет на спад, протест утонет в болтовне, заглохнет, развалится и окончательно стухнет. Полумеры не дадут результата, компромиссы вредны; бороться надо до конца. Насмерть. Или революция сметет насквозь прогнившую, преступную власть, или режим добьет страну, отняв у народа будущее, как уже отнял прошлое и настоящее». Автор статьи попал в яблочко.
– Добрый вечер, мистер.
Эрик поднял глаза. Мистером его называли в очень узких политических кругах; подобное обращение указывало или на причастность к ним, или… на граничащую с утечкой осведомленность. Побеспокоивший Эрика человек держал руки в карманах плаща и вынимать их, похоже, не собирался. Вообще-то вполне прозрачный намек. Теоретически в кармане могла быть пушка, но с практической точки зрения валить клиента в людном месте – несусветная глупость. Разве что акция спланирована заранее.
– Присаживайтесь, – предложил Эрик.
– Спасибо, я ненадолго.
– Вы по поводу… э-э, моих обязательств, – Эрик тщательно подбирал слова, – в связи…
– Я от Рудольфа.
Эрик не удивился. Спасибо, не от Реймерса – как тогда, в подворотне.
– И что же нужно господину Шпее?
Сзади что-то звякнуло. Человек резко повернул голову, в темных очках отразился соседний столик и официант в фартуке, убиравший на поднос грязную посуду. За спиной официанта, в дверях, толпился народ: меж собой повздорили две подвыпившие компании. Назревала драка.
Инсценировка? Прикрываясь газетой, Эрик потянулся к пистолету. Пристрелят в неразберихе, а у него бутерброд недоеден.
– Рудольфу нужна определенность. Четкий, конкретный ответ. С нами вы или… – Посыльный сжал губы, давая понять, что отказ крайне нежелателен.
Рукоять пистолета удобно легла в ладонь. Слегка расслабившись, Эрик отложил газету.
– Я сам по себе. Скажите Руди, нам не по пути.
Жаль – читалось на лице посыльного. С тобой по-людски, а ты… Он шевельнул рукой и тут же напрягся, заметив, как Эрик нехорошо прищурился. Нарочито медленно вынув руку из кармана, посыльный поправил очки. Кашлянул в кулак, сглотнул. Повисла пауза.
– Босса интересует Лемье, – прервал затянувшееся молчание посыльный. – Связи в правительстве, контакты с иностранными организациями, внутрипартийные разборки. Любая значимая информация, особенно компромат.
– Максим Лемье? – уточнил Эрик. Компромат на старого мерзавца интересовал многих. Рудольфу пока хватало ума держаться в стороне от политики.
– Босс в доле с Реймерсом, – нехотя сообщил посыльный. – Это его идея.
Эрик мысленно всадил пулю в переносицу болвана, расколов дужку модных очков. Хрястнул по столешнице: даже не заикайся о Реймерсе! Едва не хрястнул, стерпел. Уняв раздражение, подчеркнуто сухо произнес:
– Я давно не работаю с Максимом Лемье и его, скажем так, коллегами. У меня сложные отношения с оппозицией и не менее сложные… впрочем, вас это не касается. Передайте Руди, я сыт по горло. Реймерс пускай катится.
На первый взгляд город был прекрасен. И на второй, и на третий.
Эрик подсознательно искал подвох, Эрик крутил головой и вздрагивал, когда, зазевавшись, натыкался на прохожих, и прохожие извинялись, прося у него прощения. Край непуганых идиотов – поначалу решил он, а позже, спустя время, понял: это нормально. Естественно, черт возьми!
Правильно.
Люди же подкупали искренностью, и Эрик чувствовал: ему нравится этот город, эти люди и подобное отношение. Он гордился, что причастен к его рождению и созданию. Он, Эрик, дал городу все, вдохнул крупицу жизни. Несомненно, и фантастическая удача Лукаса Арбера сыграла роль. Однако настоящим ключом Эрик мнил себя, а не Лукаса; везенье плюс талант – гремучая смесь.
И помощь Госпожи, подсказывал кто-то язвительным тоном. Мыслей о Госпоже Эрик тщательно избегал, позволяя думать только об условии соглашения. Условие надлежало выполнить, не откладывая в долгий ящик. Но прежде Эрик хотел найти Риту.
– Ри-та! Ри-та! – бодро выпевал он, изучая карту. Карта пестрела неведомыми названиями, перекраивая реальность по диковинным лекалам. Района трущоб здесь не было, и Эрик приступил к поискам с места Ритиной работы. Он планировал невзначай перекинуться с девушкой парой фраз, затем углубить знакомство, пригласив ее в кафе, и, убедившись, что все в порядке, поставить точку в договоре с господином Альбером, поверенным Госпожи С.
Жирную чернильную точку.
Сомнения возникли исподволь – червяком заползли в душу, угнездились и принялись грызть. Его соотечественники, безусловно, достойны лучшего. Но они ли это? Что есть город? Копия подлинника, исправленная и дополненная. Хорошо – дубликат, параллельный слой. Между слоями барьер, преодолимый, вернее, проницаемый строго в одном направлении. В результате слияния произойдет что-то вроде диффузии на макроуровне. Проникновение затронет все и вся, причем барьер не пропустит людской шлак, нечистоты и пену – тех, кому нет места в светлом, цветущем мире. Из-за неизбежных накладок некоторый процент честных, благородных, совестливых людей очутится за бортом. Увы, судьба жестока. Их гибель ляжет на совесть тяжким грузом, но его душевные терзания никто не оценит. Либо – либо. Третьего не дано. Прах отойдет к праху, тлен к тлену и мертвецы к мертвецам. Договор с бесспорной для общества пользой будет соблюден, и каждый, в том числе Госпожа С., извлечет свой профит.
Но сохранится ли прежнее прежним? Личность, чувства, отношения. Слияние не равноценно замене, а терять Риту Эрик не собирался. Облагороженная, сотканная из достоинств Рита представлялась ему фальшивкой.
Эрик отыскал Арбенина и тянул, тянул паузу, боясь ошибиться. Закрепление – есть удаление дубликата ключа, оставшегося в слое после проявления. Открыв дверь, ее запирают. С другой стороны. Процесс запустится, едва ключ номер два, Леонид Арбенин, воссоединится с прототипом, Лукасом Арбером, в загробном мире, где звучат лютни и арфы или трещит на раскаленных сковородах прогорклое масло, либо вообще ничего не звучит и не трещит, потому как мира того попросту нет.
Вдобавок имелась еще одна, не менее веская причина. Эрик всерьез подозревал, что не подходит для такой сказочной жизни.
И лишь когда Эрик запнулся, и упал, и, выронив пистолет, покатился по новенькой, криво уложенной брусчатке, матерясь и обдирая ладони, то вдруг понял – быстрая смерть не для него.
