Парни опомнились и наперебой стали успокаивать Риту:
— Да шутим мы!
— Не бойся, малая, никто Киру не обидит!
— Никакой крови, да и клятв никаких не будет! Кира же свой. Мы просто пошутили, и, кажется, глупо…
— Кажется им! — сверкнула глазами Анна-Мария. — А мне вот ничего не кажется: дураки вы и есть дураки!
— Ладно, хватит нас костерить! — Глеб присел на корточки и заглянул в Ритины глаза. — Ты ведь уже успокоилась, правда?
Рита кивнула и улыбнулась.
— Вот и ладушки! — Глеб распрямился и чуть насмешливо спросил у Анны-Марии:
— А ты, защитница слабых и угнетённых, поведай лучше, что тебя в рассказе отца удивило больше всего?
— Да всё! — выпалила девушка, потом призадумалась. — Хотя, нет. Больше всего меня удивило, наверное, то, что существует другой мир, параллельный нашему, где всё прошло не так хорошо, как будет у нас.
— Нет, — сказал Кирилл.
— Что нет? — повернулся к нему Глеб.
— Нет никакого другого мира. Это вашим родителям так хочется думать, что он остался и существует параллельно с нашим. А мир один, тот, в котором живём мы, и будущее есть только у него, совсем не то, что было ТОГДА.
Все примолкли. Потом Глеб сказал, обращаясь к Кириллу:
— Я, пожалуй, с тобой соглашусь. Только ты, пожалуйста, при наших родителях такого не брякни.
— И ни при ком другом, — добавила Анна-Мария.
— Ну это само собой, — кивнул Глеб. — Остальных, кстати, тоже касается!
В комнату вернулись мужчины.
— Ну что, молодёжь! — потирая руки, весело воскликнул Николай-старший. — Как насчёт того, чтобы попробовать себя в роли журналистов? Мы готовы дать интервью!
— Легко! — дерзко ответила за всех Машаня.
— Тогда зовите с кухни мам, и приступим!
* * *
— Какое интервью? — возмутилась Наташа. — А ужинать?
— А мы, — Николай приобнял жену за плечи, — совместим приятное с полезным: интервью будем давать во время ужина. Кто «за»? — обратился он к аудитории. Потом повернулся к Наталье: – Вот видишь, лес рук! — Та только головой покачала.
В жизни адмирала Берсенева это был если не самый весёлый, то самый необычный ужин точно. Он хотя вопросов не задавал, но ответы выслушивал со всем вниманием. И узнал, признаться, много для себя нового. Сначала интервьюеров интересовали ответы на вопросы «почему?». «Почему в той жизни всё пошло не так?» Вопрос тут же попросили изменить с «не так» на «по-другому» Потом последовали: «Почему пришло в упадок сельское хозяйство?», «Почему развалился Советский Союз?» и даже «Почему вы так и не долетели до Марса?» И ещё много разных «почему?», на которые Михаил, Глеб, Николай и Ольга отвечали то серьёзно, то шутливо. Когда пошли вопросы типа «кто?», Ольга объявила о своём выходе из игры и пересела ближе к Наташе. Самым непростым оказался вопрос «Кто вас сюда переправил?». Ответили честно: не знаем. Но в то, что это случайность, не верим: нас выбрали осознанно. Замешан ли в этом Бог? А бог его знает! Но какая-то разумная сила во Вселенной есть, точно! Наконец, пришёл черёд самого неудобного за вечер вопроса, и задал его Глеб-младший:
— Вы часто упоминаете Львова-Кравченко. Что с ним стало?
Отвечать досталось Михаилу, и он впервые за вечер солгал, сказал: «Не знаю».
А что он ещё мог ответить, если информация хранилась под грифом «Совершенно секретно!»?
* * *
Барон Пётр Евгеньевич Остен-Фальк для шведского истеблишмента был фигурой заметной. Ему завидовали, им восхищались, о нём поговаривали… Поговаривали, что до революции в России Пётр Евгеньевич носил другую фамилию, и был особой, приближённой к императору Николаю II. Поговаривали, что ещё тогда ему удалось сорвать в оранжерее барона Остен-Фалька самый прекрасный цветок – проще говоря, он женился на его старшей дочери. Поговаривали, что именно Пётр Евгеньевич организовал побег царской семьи из революционной России. Побег, который наделал столько шума, и который, несомненно, был бы удачен, кабы не проклятая германская мина. Поговаривали, что это Пётр Евгеньевич спас из воды русскую принцессу Анастасию, после чего она некоторое время жила в особняке Остен-Фальков в пригороде Стокгольма. Поговаривали, что именно за этот подвиг Пётр Евгеньевич был удостоен не только шведского гражданства, но и ордена, и титула барона. Поговаривали, что новоиспечённому барону удалось вывезти из России не только семью, но и большую часть состояния, которое он уже в Швеции, соединив с приданым жены, вложил настолько удачно, что теперь может не думать о деньгах.
Так поговаривали, и, надо сказать, поговаривали не безосновательно. Аверс с профилем Петра Евгеньевича и надписью «Барон Пётр Остен-Фальк» под ним сиял настолько ослепительно, что никому и в голову не приходило взглянуть на обратную сторону медали, где под тем же профилем было написано по-русски «Пётр Евгеньевич Львов, глава Европейского бюро Первого главного управления КГБ, генерал-лейтенант»…
СУДЬБЫ СПЛЕТЕНЬЕ… 1938 год. Весна ПетроградЕсли в прихожей Руфь ещё испытывала лёгкого волнение, то, войдя в комнату, тут же от него избавилась. Накрытый стол был, по её мнению, явным признаком капитуляции. Потому в предложенное полукресло Руфь опустилась с видом победительницы. Ольга Абрамова села по другую строну стола.
— Чай, или предпочитаете чего покрепче? — спросила хозяйка дома.
— Прежде чем что-то отведать с этого стола, я хотела бы получить ответ на вопрос, который я поставила перед вами во время нашей прошлой встречи.
Произнося эту фразу, Руфь нравилась самой себе. Поза надменная, даже чуть вызывающая. Слова слетают с ярко накрашенных губ, как острые стрелы. И хотя противник, как ей думается, уже повержен, не стоит его щадить раньше времени. Вот станем родственниками, тогда…
— Нет.
Ответ Абрамовой настолько не вплетался в мысли Руфь, что она поначалу восприняла его как оговорку.
— Вы сказали «нет», — уточнила она, — я не ослышалась?
— Вы не ослышались, — подтвердила Ольга. — Наш ответ на ваше предложение: нет, свадьбы не будет!
— Но как же так, — пролепетала Руфь, — я ведь вам сказала, что Юлечка беременна. Или, — на её лице мелькнула догадка, — Глеб отрицает, что является отцом будущего ребёнка?
— Нет, — голос Ольги звучал мягко, доброжелательно. — Мой сын не отрицает, что между ним и вашей дочерью произошло… соитие, простите, не смогла подобрать другого слова.
— К чёрту ваши извинения! — воскликнула Руфь. — Если он ничего не отрицает, как прикажете понимать его отказ жениться?!
