– Грустно, – сказал Вревский, – весьма грустно, что вы оказались столь неблагоразумны.
– Более того, я думаю, что пришло время отпустить меня. И без того вы продержали меня слишком долго. Мне придется жаловаться.
– Жаловаться? – Опершись сильными ладонями о стол, Вревский привстал и наклонился вперед. – Нет, голубчик, жаловаться вы не будете, и домой баиньки я вас тоже не отпущу. Я имею полное право продержать вас в камере с уголовниками столько, сколько пожелаю.
Он был зол. Он был очень зол, потому что потерял впустую столько времени и сил.
– На каких же основаниях, господин следователь… – Андрей тоже вскочил. При звуке возбужденных голосов в дверь заглянул широколицый полицейский.
– На том основании, что вы задержаны в воровском притоне со своим дружком Керимовым! Этого достаточно.
– Никогда не думал, что Керимов держит в Симферополе притон.
– Здесь держит. И похуже, чем притон… И вообще перестаньте фиглярничать, Берестов. Я знаю о вас все!
– Я убедился, что ничего не знаете.
Вревский встал.
– Можно, конечно, подождать до утра, – сказал он устало. – Но лучше закончить разговор сегодня, чтобы вы не надеялись на снисхождение. У меня в душе нет снисхождения к убийцам.
Вревский подошел к скучному железному шкафу, что стоял за его спиной, и, повернув ручку, открыл скрипучую дверь. Резким движением он выхватил оттуда темно-красную резную шкатулку и поставил ее на стол.
– Узнаете? – Он откинул крышку. Шкатулка Сергея Серафимовича была пуста. И оттого видно было, что устилающее ее красное сукно в некоторых местах потерто.
– Узнаете?
– Узнал, – не счел нужным таиться Андрей. – Это шкатулка моего отчима.
– Пустая, – сказал Вревский.
– Пустая, – повторил Андрей.
– Хотел бы я увидеть, какие змеи извиваются сейчас в вашей душе, – сказал Вревский.
– Мне и в самом деле очень грустно сознавать, что ради ее содержимого погибли два близких мне человека, – сказал Андрей.
– Уже три, – сказал Вревский. – И не знаю, кто из них вам ближе.
Он снова открыл синюю папку, и только тут Андрей увидел, что между листами в ней вложен большой конверт. Вревский вытащил оттуда несколько фотографий. И аккуратно, напряженно, будто превозмогая желание кинуть их Андрею в лицо, разложил их на столе.
На первой фотографии был виден человек, лежащий на земле в неудобной позе, подвернув под себя ногу и бессильно откинув руку. Лицо его было неразличимо.
На второй фотографии было только лицо того человека – крупным планом. На третьей тоже лицо – с другой стороны. Человек был мертв.
– Кто это? – спросил Вревский.
Андрей молчал, узнав человека и всем нутром чувствуя опасность, грозящую от признания своего знакомства.
На фотографии был гимназический кочегар Тихон. Кто еще говорил о нем недавно? Да, конечно же Ахмет.
– Кажется, я его припоминаю, – сказал Андрей, – но могу ошибиться. Что с ним произошло?
– Кто этот человек?
– Звали его… Кажется, его звали Тихоном.
– Фамилия!
– Откуда мне знать его фамилию? Он у нас раньше в гимназии кочегаром работал. Мы к нему в котельную бегали, кто курить, а кто в карты играть.
– И с тех пор вы его не видели?
– Нет, не видел, – сказал Андрей, искренне полагая, что не лжет, потому что ночная встреча в семинарском саду не имела никакого отношения ни к Ялте, ни к этому делу, но Андрею могла повредить.
– Честное слово?
– А что случилось?
– А то, что этот человек убит. Убит так же, как ваш отчим и Глафира. И рядом с ним валялась пустая шкатулка.
– Значит, вы нашли одного из бандитов! – сказал Андрей. – Чего же вы меня тогда здесь держите?
– Потому что этот человек, – а фамилия его, впрочем, вы и без меня ее знаете, – Денисенко, Тихон Денисенко – убит тем же ножом и точно так же, как остальные ваши жертвы…
– Его тоже я убил?
– Без иронии, господин Берестов. Вы же до сих пор не ответили следствию, где вы умудрились скрываться последние четыре дня. А я вам отвечу, смотрите мне в глаза, я вам отвечу! В заброшенном летнем домике над верхней дорогой. Вместе со своими сообщниками. Где вы делили добычу. И это кончилось неудачно для вашего сотоварища Денисенко, который погиб, как всегда погибают в бандах, когда речь идет о дележе добычи.
– Я не видел этого Тихона несколько лет.
– Как вы мне надоели, Берестов!
Вревский вытащил из папки еще один лист, мелко исписанный с двух сторон.
– Это протокол допроса вашего близкого приятеля, которому нет никакого смысла вас губить, да который и не подозревает, что его показания забивают гвозди в ваш гроб, господин Берестов. Я снова иду на нарушение порядка следствия, но хочу, чтобы вы поняли, насколько глубоко и безнадежно вы увязли. Читайте… Да, погодите, чтобы не было недоразумений и чтобы вы, не дай Бог, не подумали, что ваш приятель Николай Беккер замыслил против вас нечто дурное, даю слово офицера, что Беккер встречался со мной совсем по иному делу и ваше имя всплыло при его допросе совершенно неожиданно. Господин Беккер не подозревал, что я знаком с вами, а давал показания в связи с исчезновением двух рядовых из команды, с которой он приехал из Феодосии для получения прицелов. Читайте вот отсюда…
Андрей подвинул к себе листы. Почерк был мелкий, канцелярский. Видно, писал сам следователь или писарь.
Страница начиналась с середины разговора.
Вопрос. Когда вы и ваша команда, господин Беккер, прибыли в Ялту?
Ответ. Я прибыл в Ялту на попутном моторе, который шел из Феодосии одиннадцатого октября. Моя же команда в составе четырех солдат береговой артиллерии прибыла морем двумя днями раньше.
Вопрос. Из кого состояла ваша команда?
Ответ. В команде были солдаты Денисенко, Борзый, Чамаш и Линяев.
Вопрос. Что случилось далее?
Ответ. На второй день по моему прибытию в Ялту солдаты Денисенко и Борзый не явились ночью в помещение, выделенное им для жилья.
Вопрос. Встревожило ли вас их отсутствие?
Ответ. В первый день нет, так как я полагал, что, имея в городе знакомых, солдаты могли загулять. Однако на следующий день, не имея от них известий, я счел необходимым доложить об этом начальнику снабжения, который рекомендовал мне тут же доложить коменданту. Что я и сделал.
Вопрос. Что дали принятые меры?
Ответ. Я получил ответ коменданта, что дело о возможном дезертирстве передано в городское жандармское управление.
– Ничего не понимаю, – сказал Андрей, отдавая лист Вревскому, который внимательно следил за его лицом. – Значит, Тихон Денисенко был в Феодосии?
