Она приподняла голову и увидела у постели женщину лет тридцати пяти. Белый доспех миланского образца, на поясе меч с круглой гардой, итальянский шлем-барбута под мышкой и общее впечатление властности.
— Садитесь, — Аш сглотнула, прочищая рот.
— Меня зовут Онората Родьяни, капитано. note 75 Ваш капеллан сказал, что вас нельзя утомлять. — Женщина, стянув латную перчатку, переставила стул по другую сторону постели. Мизинец и безымянный палец на правой руке у нее были скрючены: неправильно срослись после перелома.
Женщина осторожно умостилась на стуле, держась совершенно прямо. Ей пришлось подтянуть подбородок за науст-ник, чтобы, повернув голову, проверить, не царапают ли ножны побелку стены. Убедившись в этом, она с улыбкой обернулась к Аш:
— Я никогда не упускаю возможности поговорить с такой же, как я, женщиной-солдатом.
— Родьяни? — Аш, перемогая боль, скосила глаза. — Слыхала о вас. Вы из Кастелльоне. Прежде были художницей, верно?
Гостья странно держала ладони по сторонам лица. Аш не сразу сообразила, что та сложила их раковинами около ушей, и значит, говорить надо погромче. Одна щека у женщины была покрыта черными точками въевшейся пороховой гари. Оглохла от пушечной пальбы.
— Художница? — громко повторила Аш.
— Была, прежде чем стать наемницей. — В полумраке блеснула ее широкая улыбка. — Я еще в бытность мою художницей убила одного: в Кремоне, я там расписывала Тирант. Не повезло насильнику. Тогда я и решила, что драться мне больше по вкусу, чем рисовать.
Аш улыбнулась, признав в рассказе легенду, состряпанную на публику. Наверняка на деле все было сложнее. Распущенные волосы гостьи в дневном свете отливали бы вороновым крылом. Загорелое лицо обещало к старости стать пухлым. «Если доживет до старости», — подумала Аш и выпростала руку из-под простыни:
— Можно посмотреть?
— Можно. — Онората протянула ей барбуту.
Аш взвесила шлем на руке, вызвав очередной взрыв боли, и пристроила на валик рядом с собой; потрогала крепления, ремень, пряжку, обвела пальцем Т-образный вырез.
— Вам нравятся барбуты? Я так ничего не вижу из-под этой чертовой штуковины. А, вы тоже перешли на заклепки в форме розеток?
Женщина потрогала блестящую головку подушечкой пальца.
— Я предпочитаю медные заклепки; они лучше полируются.
Аш вернула ей шлем, заметив:
— И миланские наручи. Я для рук предпочитаю германские.
— Готические латы?
— Рукам в них свободнее, а вот остальное — вся эта чеканка и завитушки — нет! Еще оборочек не хватает!
От дверей, где шептались Годфри и Флора, послышалось фырканье. Аш послала им гневный взгляд.
— Так-так. Хотите взглянуть на мой меч? — предложила Онората. — Жаль, что не могу показать вам своего боевого коня, но мне сегодня же надо уезжать. Во Франции будет война. Вот он…
Женщина встала, чтобы вытянуть меч из ножен. Свист стали, скользящей по тонкому дереву ножен, заставил Аш приподняться на локтях. Она повозилась, опираясь на валик, кое-как уселась и протянула руку к рукояти. На глаза навернулись слезы, Аш их не замечала.
«Франция, — соображала она. — Да, у визиготов людей и припасов хватает, я еще не все видела. Они не остановятся на достигнутом. Швейцария, Германии… да, теперь, скорей всего, Франция». Фарис снаряжена для полномасштабного крестового похода.
— Сколько у вас копий? — Аш вскинула меч поворотом кисти. Тридцатишестидюймовый клинок, широкий у рукояти, сходящийся к концу на острие иглы, скользнул в воздухе, как масло по воде. Живой клинок: счастье ощутить его в руке стоит любой боли.
— Боже, какая прелесть!
— Двадцать копий, — ответила женщина и подхватила последнее восклицание: — Правда ведь?
— Я вижу, лезвие зашлифовано на желобок?
— Да, и сколько же мне пришлось стоять над душой у оружейника, пока он понял, что от него требуется!
— Да господи, разве можно доверять оружейникам! — Аш опустила меч и подняла лезвие на уровень глаз, глянула вдоль, проверяя прямизну. Взгляд скользнул прямо на ухмыляющуюся физиономию Годфри Максимиллиана.
— Что это с тобой?!
— Ничего, совсем ничего…
— Ну так раздобудь вина для гостьи! Хочешь, чтобы она решила, будто мы здесь и не слыхали о хороших манерах?
Флора дель Гиз ухватила священника под руку и забормотала:
— Принесем вина, командир. Быстрее быстрого. Честно, командир.
Аш развернула клинок вертикально. Серебристое рассветное сияние скользнуло по зеркальной поверхности. Она заметила отчетливый изгиб одного из лезвий у самой рукояти: сточенная зазубрина. Таким клинком бриться можно!
— Хороший захват, — одобрила она. — Медная проволока по бархату?
— Золотая.
Священник, выходя, что-то шепнул лекарю. Флора с улыбкой покачала головой. Аш опустила клинок, намотала на пальцы левой руки простыню и уравновесила меч на импровизированной рукавице.
— Центр тяжести на четыре дюйма от эфеса… Я тоже люблю утяжеленный клинок. Ручаюсь, рубящий удар хорош. — Она подняла голову к парочке у дверей: — Ну, что еще?
— Мы оставим вас, детка. Мадонна Родьяни… — Годфри поклонился.
Флора за его спиной загадочно улыбалась. Аш чувствовала, что не стоит требовать объяснений этой улыбке. Вот и Годфри чему-то радуется…
— Я ухожу на цыпочках! И Флориан тоже…
Флора проворчала что-то себе под нос. Аш послышалось:
— Каждый был бы рад уйти, хоть бы и на цыпочках. Эти двое уморят скукой всю Европу…
— Ты, — величественно произнесла Аш, — позволяешь себе вмешиваться в беседу профессионалов. Вали из моей кельи! А когда вернешься с вином, прихвати и завтрак на мою долю. Черти траханые, можно подумать, я калека!
Так приятно забыть о подступающей к границе армии, о базельском кошмаре — хоть ненадолго.
— Если целыми днями в голове война, для настоящего боя мозгов не останется, — Аш ухмылялась, забыв обо всех неприятностях. — Мадонна Онората, позавтракайте со мной? За едой я хотела бы узнать, что вы думаете о некоторых советах Вегеция. Он настаивает на использовании колющего удара, поскольку два дюйма стали в брюхе гарантируют смертельный исход. Но пока такой покойник свалится, он еще успеет прикончить вас. Сама я чаще рублю — правда, это медленнее, зато от человека без головы уже не ждешь никаких неприятностей. Как вы полагаете?
Она действительно совершенно не боялась ран. Убедившись, к собственному удовлетворению, что смерть в ближайшие часы ей не угрожает — хотя и приходилось видеть, как человек, получивший удар по голове, несколько дней расхаживает как ни в чем не бывало, а потом падает и помирает ни с того ни с сего (разве что хирург, покопавшись в черепе, что-то пробормочет), — итак, убедившись, что жива, и вытерпев пренеприятную процедуру по обтачиванию осколков двух зубов, Аш, можно сказать, забыла о своей ране. Одной больше, о чем тут говорить!
