лорду Лонгфери – члену Парламента и пьянице. (В то время два эти понятия часто оказывались синонимами.) Паспарту был потрясен, узнав, что при крещении Лонгферри получил имя Филеас. Могло ли это быть совпадением? Или же существовала какая-то, без сомнения, зловещая связь между ним и Филеасами сэра Уильяма?
Во время своего недолго пребывания на службе у Лонгферри Паспарту удалось провести немного времени в читальном зале Британского музея. Чтобы попасть туда, требовались рекомендации, однако Лонгферри помог ему в этом. Он рассмеялся, когда его слуга попросил об одолжении, удивившись тому, что простолюдин да к тому же еще и француз заинтересовался интеллектуальными вопросами, однако согласился написать письмо соответствующему должностному лицу. Паспарту удалось установить явную связь между всеми Филеасами, хотя на тот момент он и не понимал, какое это имело значение. Дед нынешнего лорда Лонгферри, как оказалось, тоже носил имя Филеас. В юности он был близким другом Уильяма Клейтона. Они оба вместе с Байроном участвовали в борьбе за независимость Греции. Молодой Лонгферри попал в плен к туркам и вскоре умер от жестокого обращения (Паспарту предположил, что, возможно, его изнасиловали турки-гомосексуалисты) и лихорадки. Уильям Клейтон долгое время горевал о погибшем друге. Он пытался сохранить память о нем, назвав в его честь двух своих сыновей. Но первый бесследно исчез, по крайней мере, о нем не осталось никаких сведений. Паспарту изучил все газеты с 1832 по 1836 годы. Он нашел заметку о разводе сэра Уильяма и леди Лорины (для признания которого требовалось принятие частного парламентского акта), однако ничего не выяснил о ее повторном браке.
Разумеется, сведения о нем должны были сохраниться, и Паспарту намеревался их отыскать. Но очередной пасьянс приказал ему сменить хозяина. Так он и поступил, допустив несколько неуважительных замечаний в адрес дворянина, которого как-то рано утром притащили домой в стельку пьяного. Через два дня пасьянс, разложенный прекрасной женщиной лет двадцати пяти, приказал ему немедленно устроиться в услужение мистеру Филеасу Фоггу.
Филеас! Еще одна нить, нет, даже целый канат в этой загадочной паутине. Паспарту стало страшно. Что означали все эти Филеасы? Разумеется, рано или поздно, разгадка должна была появиться. И то, что поначалу казалось таким сложным, наверняка окажется до смешного простым.
Когда Паспарту получил первое сообщение, он решил, что Фогг станет очередным кандидатом в длинном списке возможных капеллеан. Но во время поездки с Форстером на Сэвил-роу Паспарту понял – его ждет нечто совершенно иное. Сигнал два градуса по Фаренгейту говорил о том, что Фогг и Форстер относились к той же расе, что и он сам. Оставалось подтвердить это с помощью кодовых слов.
После того, как его новый хозяин ушел, Паспарту осторожно осмотрел свое новое жилище. Ему все равно пришлось бы это сделать как слуге. Но как эриданеанин он должен был сделать это из соображений выживания. Верн пишет, что Паспарту дом напомнил раковину улитки. Писатель даже не осознавал, насколько это было точное сравнение. Ведь для улитки ее раковина не только уютный дом, но и крепость. Паспарту исследовал дом номер семь полностью: от чердака до подвала, и ему важно было узнать не только расположение помещений. Он хотел выяснить, насколько дом был уязвим для нападения и какие в нем находились средства защиты. Любопытно, что легкий доступ посторонних в дом, а также отсутствие в нем огнестрельного и любого другого оружия обрадовали Паспарту. Это означало, что хозяин дома не ждал нападения или непрошеных гостей и, очевидно, даже не считал нужным позаботиться о какой-либо защите.
«Все указывало на самый мирный образ жизни хозяина», – говорил Верн.
Не удивительно, что Паспарту потер руки и улыбнулся. И, конечно же, ничего нет странного, что он произнес вслух: «Мне это нравится! Мы с вами отлично поладим, мистер Фогг! Какой домосед и настоящий джентльмен! Не человек, а машина! Но я не против служить машине!»
Он говорил это вслух по нескольким причинам. Во-первых, потому что он в самом деле был рад. Во-вторых, его слова были обращены к потайным записывающим устройствам или наблюдателям, дабы убедить их, что они с мистером Фоггом были теми самыми, чьи роли так старательно исполняли. Фогг – строгим, помешанным на порядке джентльменом, а он – французским бродягой, наконец-то отыскавшим уютное гнездышко, где его не ожидало никаких внезапных сюрпризов.
Паспарту стоило бы сразу заподозрить неладное. Бесконечная череда Филеасов должна была расположить его к этому. Но он так сильно нуждался в отдыхе, что позволил эмоциям взять верх над логикой. Поэтому представьте его изумление, когда хозяин вернулся домой не как положено, в полночь, а где-то без девяти минут восемь. От удивления и тревоги Паспарту ничего не сказал Фоггу, когда тот направился в свою спальню. Фоггу пришлось дважды позвать его, прежде чем Паспарту вошел в комнату господина. А теперь вообразите его ужас, когда он услышал, что через десять минут он уезжает вместе с Фоггом в Дувр и Кале. Представьте себе то состояние, близкое к нервному срыву, которое охватило Паспарту, когда ему сообщили, что им предстояло совершить кругосветное путешествие, да еще за такие рекордные сроки! Пускай перед вашим мысленным взором возникнет то озарение, которое посетило его разум, и та дрожь, что пробежала по телу, когда он услышал, что они поедут в Индию. Паспарту знал про раджу Бунделькханда. И он с исказителем окажется в непосредственной близости от него!
К восьми часам все было готово. Когда Фогг вручил ему саквояж, в котором были деньги на дорожные расходы, Паспарту едва не выронил его из рук. Двадцать тысяч фунтов! Так значит, это было правдой. Вот и результат его расследования, связанного с многочисленными Филеасами! Но почему так было необходимо, чтобы до сэра Уильяма Клейтона не дошли новости о том, что происходило в цивилизованном мире?
Они сели в кэб в конце Сэвил-роу и быстро добрались до вокзала Чаринг-Кросс. Предположительно, кэб они взяли в том конце Сэвил-роу, где она пересекалась с Виго-стрит, так как если бы они направились в другую сторону – до Кондуит-стрит, то оказались бы в противоположной стороне от конечной цели. Вероятно, движение тем вечером было очень плотным, или, возможно, их задержало какое-то происшествие. Верн пишет, что они прибыли на станцию в восемь двадцать. А поскольку вокзал находился меньше, чем в миле от Сэвил-роу, то пешком они могли добраться туда быстрее. Тем более, что у них почти не было багажа. Фогг нес под мышкой железнодорожный и пароходный справочник и путеводитель Брэдшоу
