Аль-Адил поклонился и вышел.
…Султан оказался прав – никто не помешал мамелюкам устанавливать щиты. Более того, с рассветом среди воинов Аллаха появился дервиш. Никто не знал, откуда он взялся, а дервиш, понятное дело, не объяснял. Вместо обычного кружения волчком и распевания молитв он вместе с воинами принялся носить камни и укладывать их под основание щитов. Некоторые он доставал из грязной холщовой сумки и мостил их среди тех, что таскали мамлюки. Дервиш был седой, в мокрой, грязной рубахе до пят и колпаке. От него скверно пахло человеческим и конским калом, но никто из мамлюков не осмелился прогнать непрошеного помощника; наоборот, нежданное появление святого воодушевило всех. Когда щиты были установлены, дервиш принялся приплясывать вокруг сложенных неподалеку лестниц, повторяя: "Меч Аллаха идет на неверных! Поклонитесь, подобные праху, и возопите – пришел ваш конец! Саладин – Честь Веры, поднял свое желтое знамя, и вам не уйти от гнева Всевышнего…"
Мамелюки суеверно кланялись, провожая уходившего дервиша восторженными взглядами. Лишь один из них последовал за ним. Он нагнал святого человека, уходившего только одному ему ведомым путем, у подножия скалы.
– Постой! – задыхаясь, сказал Абдулла (это был именно он), хватая дервиша за плечо.
Святой человек остановился, но посмотрел почему-то не в лицо преследователю, а за его плечо.
– Я видел тебя прежде! – сердито сказал Абдулла.
– Пути Всевышнего неисповедимы, – тихо промолвил дервиш, продолжая смотреть мимо лица преследователя.
– Ты был в Аскалоне! – продолжил гонец Саладина, не отпуская плечо странника. – Ты получил в подарок сапоги, а сейчас бос. Но меня интересует не это. От Аскалона к Азни долго скакать, а у дервишей нет коней. Как ты оказался здесь? Говори!
– Ты не почтителен к вестнику Аллаха, – твердо сказал дервиш, переводя взгляд на лицо гонца. – Всевышний накажет тебя!
– Сначала я отведу тебя к султану!.. – заворчал Абдулла, но не договорил. Дервиш вдруг выбросил вперед кулак – средними косточками пальцев вперед; кадык гонца тихо хрустнул под их ударом. Абдулла мешком свалился на каменную россыпь. Дервиш, оглянувшись по сторонам, оттащил труп к большому валуну, закрывавшему вид с долины на склон, и торопливо присыпал мертвого Абдуллу камнями.
– Привязался, проклятый! – прошипел он, скользя вниз по разъезжающим под ногами камням. – Второй раз по говну ползти, а тут эта гнида лезет…
Дервиш исчез в расщелине, из которой струился по склону зловонный ручеек, и, если б кто из войска Саладина смог проследить за ним, то увидел бы нечто любопытное, Но следить было некому…
* * *
С первым лучом солнца голос муэдзина, взобравшегося на высокий камень, призвал правоверных к молитве. Сотники и тысяцкие, простые мамлюки; кто с верой в глазах, кто по привычке, а кто и нехотя склонились головой в сторону Мекки, прося Всевышнего о милости. Одной. О чем еще может просить воин перед сражением, как не о позволении уцелеть? Веришь ты в райских гурий или нет, но переселение в рай страшит всех. Потому что сопряжено с болью и страданиями. Только истинно праведным Аллах дарует милость перейти в иное бытие мгновенно, не испытав скорби. Если не уцелеть, то хоть бы не мучиться, Милосердный…
Аль-Адил, быстро покончив с молитвой, вскочил в седло. Войско поднималось с колен, выстраиваясь в колонны набега. Повинуясь знаку брата Несравненного, снялась и поскакала к лагерю конница, охранявшая ночью щиты и сложенные в штабеля лестницы. У стен Азни всадники больше не нужны. Места за большими щитами займут лучники, пешие мамлюки подхватят лестницы – по двое с каждой стороны, остальные ринутся вверх по ступеням…
Аль-Адил обернулся к войску, но поднять жезл для команды не успел… Вначале ему почудилось, что над его головой разверзлось небо – так силен был гром, прокатившийся по долине. Но взгляд в сторону замка убедил наместника Египта, что это не гроза… Там, где еще мгновение назад стояли щиты и громоздились лестницы, встало огромное серое облако, полностью закрывшее Азни. Над облаком, медленно кувыркаясь, летели деревянные обломки, и Аль-Адил, как завороженный, наблюдал за ним, застыв не то от изумления, не то от страха…
Мелкий камешек, щелкнувший по панцирю, привел его в себя. Брат султана глянул на изготовившееся к приступу войско. Стройных колонн набега больше не было. По полю метались сотни перепуганных насмерть мамлюков, а над ними, едва не задевая головы несчастных, носился крест многобожников, надрывно гудя и усиливая воцарившийся в долине ужас…
* * *
– Ни один мамлюк не пойдет больше к стенам Азни! – сказал Аль-Адилу султану. – Они уверены, что замок охраняет дэв, который сметет громовым дыханием любого, кто приблизится к стенам.
– Ты тоже так думаешь? – спросил Саладин.
– Нет. Но мне никто не верит. Боюсь, что не поверят и тебе.
– Ты уверен, что в замке нет дэва?
– Имад видел там людей.
– Он сумел взобраться наверх?
– Когда на поле все бегали в ужасе…
– Пусть Имад придет!
Опальный эмир, видимо, ждал неподалеку, потому что явился сразу. Он попытался растянуться ничком перед повелителем, но Саладин властно указал ему на подушку рядом с братом.
– У себя на площадке под стеной я не видел, что творилось в долине, – начал Имад, не ожидая дополнительного приглашения к рассказу. – Раздался грохот, и я решил, что время лезть в замок. Взобрался…
– Кто был наверху?
– Люди, обычные люди, – Имад облизал губы. – Воины. Они прятались за зубцами и смотрели вниз. Одеты по-сарацински…
Саладин удивленно поднял бровь.
– Они видели тебя?
– Те, что стояли неподалеку, оглянулись. Они… – Имад замялся.
– Что?
– Я узнал их. Это мой евнух Ярукташ, попавший франкам в плен в Масличном ущелье и раб-лекарь, отпущенный мной на волю и уехавший из Эль-Кудса вместе с Зародьяром.
– За что ты явил пленнику милость?
– Он спас от смерти мою жену и помог появиться на свет моему сыну. Первенцу. Он хороший лекарь, Ярукташ жалел, что я отпустил его.
– Они узнали тебя?
– Не знаю. Они достали сабли и двинулись ко мне. Я бросил взгляд в долину, чтобы понять, как близко подошли мамлюки, но увидел другое… После чего скользнул меж зубцов и по веревке спустился вниз. Прости, Несравненный!
– Ты поступил правильно. Смерть воина Аллаха должна служить делу Всевышнего. Расточать жизни правоверных понапрасну – грех!
Имад поклонился.
– Этот… Евнух, – спросил Саладин. – Считаешь, предал веру?
– Не знаю, господин. В юности он был многобожником, но потом родители продали его правоверным, которые его обратили. Мой отец купил его уже верующим в Аллаха. Я подозревал, что он не ревностен в истинной вере, но сомневаюсь, чтоб он был привязан к какой-то иной.
