Шлеп!
Один слепень бесславно погиб, а другой, недовольно жужжа, переключился на кучера.
— Допустим. А Мотовилихинский машиностроительный?
— Там пока всего лишь большой пустырь с ямами под фундаменты.
— Разве? Хм. А помнится, вы мне говорили, что скоро он начнет работать?
— Это я про Мотовилихинский электромеханический так сказал. Что как только рафинированная[32] медь с Карабаша пойдет, так он и начнет выдавать свою продукцию.
— О! Прошу прощения, запамятовал.
Дальнейшая беседа увяла, словно нежная листва под жаркими солнечными лучами, и оставшийся путь два путешественника (а также инспектора, начальника, коллеги, компаньона, соседа и так далее) проделали в полнейшей тишине, размышляя каждый о своем. Греве предвкушал скорую встречу с Москвой, вернее, кое с кем, кто проживает в этом славном городе. С некоторых пор его холостяцкая жизнь заиграла новыми красками!.. М-да. Сонин же вспоминал все то, что он увидел и узнал за прошедшие полмесяца.
Кыштымский проект его сиятельства… Теперь, когда он более-менее вник во все, проект просто поражал своими масштабами. Здесь строили не отдельные предприятия — нет, здесь рождался гигантский промышленный район. Со своими рудниками и шахтами, заводами и фабриками, училищами, больницами и поселками для рабочих. Все свое! Масштабность и невиданная доселе рациональность использования всего, что только могло принести пользу общему делу, просто поражали. И отчасти пугали. Ибо даже немцам, с их врожденной скуповатой практичностью и педантичностью, было далеко до князя Агренева. У которого бросовые отходы одного производства становились ценнейшим сырьем для другого, ветер вовсю использовался для наполнения водонапорных башен, а плодородная земля из-под заводов бережно собиралась и увозилась в другое место. Бесполезным доменным шлаком засыпали выработавшие свое шахты, а ядовитейший газ, неизбежно возникающий при плавке медной руды, оказался вдруг хорошим источником серной кислоты. Да что там газ. Камни! Обыкновеннейшие камни с полей и берегов речек и то собирали. Чтобы затем использовать при возведении фундаментов и стен цехов. Все продумано, все учтено, все на пользу его сиятельству.
— Тпр-ру! Приехали, ваши благородия.
Разомлевшие от июньской жары пассажиры вывалились из брички, аккурат напротив недавно отстроенной на деньги компании гостиницы. Огляделись, сделали ровно пять шагов и приняли холодного (что называется, до ломоты зубов) кваса. Ржаного, духмяного, с микроскопическими пузырьками газа и крупицами хлеба — до того вкусного, что каждый влил в себя никак не меньше ковшика.
— Ох, хорош!
Андрей Владимирович немедля согласился с этим утверждением. А дополнительно освежившись в своем номере (прохладный душ сотворил с ним настоящее чудо), он вновь ощутил, что готов к трудовым подвигам. Разложив прямо на обеденном столе большую карту, он с видом настоящего генерала осмотрел ее поистине орлиным взором. И опять задумался, тихо присев на стул. Еще год, самое большее полтора, и все работы в Кыштыме будут закончены. Часть заводов и шахт уже приносит прибыль — небольшую, непостоянную, но все же. А когда все наладится, прибудут чешские волонтеры и доучатся свои рабочие, да все предприятия заработают на полную мощь! Это будут уже не просто большие деньги. Десятки миллионов полновесных серебряных рублей прибыли в год, тысячи опытных мастеровых, целые составы с сырьем и продукцией, в том числе и военной… Это уже политика. А где политика, там очень легко сломать шею, особенно свою.
Бросив последний взгляд на карту, Сонин тихо-тихо пробормотал себе под нос, словно бы опасаясь, что его могут подслушать:
— Надеюсь, вы знаете, что делаете, Александр Яковлевич.
В один из воскресных вечеров в большой квартире семейства Бусыгиных внезапно стало многолюдно. А еще очень шумно, но, несмотря на веселые выкрики и многоголосый гам, никто из соседей даже и не думал возмущаться столь возмутительным беспорядком. По очень уважительной причине — большей частью именно они и сидели за накрытыми аж в трех комнатах столами, через одного являясь как подчиненными Мартына Егоровича, так и просто хорошими знакомыми из соседних цехов. Ну а хорошими людьми они и подавно были все, поголовно. И так уж издавна повелось на Руси, что для хорошего человека ну ничего не жалко!.. Особенно если кое-что по мелочи (картошечки там, капустки квашеной или даже штоф беленькой) для застолья тот принесет сам, а его супружница немного подмогает хозяйке дома на кухне. Причина же, по которой все они собрались… Ну, причина была очень уважительной. Вернее, таковых было сразу две. Нет, даже три! Сегодня Бусыгины впервые «официально» познакомились с будущим сватом и сватьей — подросла дочура, чего уж там, скоро улетит из гнезда родительского под мужнино крыло. Скоро, да не совсем — вот вернется ее отец из поездки в чужедальние края, тогда уж и честным пирком да за свадебку. Заодно и на швею доучится, время будет. Второй причиной было заслуженное (и все это единодушно поддерживали) повышение бригадира Бусыгина аж до должности мастера все того же экспериментального цеха. Которое вообще-то тоже должно было состояться лишь после его возвращения из заграниц, но это же не причина так надолго откладывать положенное по такому случаю обмытие?! Ну и третье, на фоне первых двух выглядевшее не причиной, а скорее уж незначительным поводом, — очередная полугодовая стажировка Мартына, на сей раз в цехах Швейцарской промышленной компании. Разумеется, по месту нахождения этих самых цехов. А вот прошлая была у Круппа…
— З-завидую тебе, Егорыч! Белой завистью. У одних немчин в гостях был, теперь к другим в гости поедешь, не то что мы, дурни сиволапые, дальше околицы и носу не кажем.
— Э! Тебе ли про околицу говорить, седая башка? Ты еще в Калуге на пяти заводах поработать умудрился, пока в Людинове не осел. Да и там время от времени от Проньки своей сбегал, вроде как на заработки.
— Га-га-га!
— Да его только могила исправит!..
— Не дождетесь, ироды!
Дружно грохнувшие хохотом гости тыкали пальцем в покрасневшего мастерового, надувшегося в мнимой обиде. Не стесняясь при этом в полный голос обсуждать подвиги известного ходока до женского полу, умудряющегося с завидной регулярностью огребать от благоверной за свои не менее регулярные блудни. А вот хозяину досмеяться не дали — легкое прикосновение ладони жены и пара слов в подставленное ухо заставили его покинуть насиженное место, дабы встретить новых гостей. Которых он не пустил дальше порога — собственно, он и на порог их тоже не пустил, предпочтя выйти и плотно притворить за собой дверь.
