Колонна Южного фронта Движения прибыла в Каширу за полчаса до десяти, когда по тревоге были подняты и приведены в маршевую готовность все наши восемь мотопехотных бригад.
Палыч, здорово похудевший, но все такой же наглый и уверенный в себе, бодро выбрался из головного БТРа колонны и сразу полез ко мне обниматься так, как будто мы с ним десять лет не виделись. Зато Васильев вылезал из соседнего БТРа намного вальяжней, чем следовало — он даже сначала неспешно раскурил свою извечную беломорину, протер очки и лишь потом спустился с брони на землю, отправившись пожимать руки нашим соратникам, выстроившимся на площади перед КПП.
Для соратников Южного фронта мы успели выставить двести армейских палаток, и этого количества действительно хватило, чтобы разместить большинство из наших гостей. Остальные расположились на своей технике — в БТРах, танках и грузовиках. Палыч, конечно, лучший консолидатор всех времен и народов — я и не знал, что на юге страны оставалось еще столько бесхозных войск и техники.
Мы провели еще одно, решающее заседание Совета Движения. Палыч сказал «да» сразу, Валера буркнул
свое «да» чуть погодя, так что большинством голосов мы приняли решение идти на Москву.
На гламурную, циничную, глупую, безжалостную, продажную, но все же дорогую нам Москву — просто потому, что пятнадцать миллионов ее нынешних обитателей были не виноваты в том, какие несчастья выпали на их долю. Виноваты были совсем другие лица, но они-то сейчас бодро потели в трансатлантических авиалайнерах, радостно удирая туда, где их не достанет никакое цунами народного гнева.
Лучше всего сформулировала наши общие мотивы соратник Юля. Она просто напомнила всем, что мы увидели после второго взятия Зарайска, а потом спросила, хотим ли мы увидеть это еще раз, только уже в масштабах столицы.
Желающих, понятное дело, не нашлось. Совет принял окончательное решение, несмотря на яростные возражения соратника Холмогорова, и тогда я с полным правом объявил Всеобщую мобилизацию движения Восточные медведи. На последний, решительный и кровавый бой, как нам всем тогда представлялось.
От кровавого сценария нас избавил Олег Мееро-вич. Спокойно наблюдая за суматохой сборов с веранды моего коттеджа, он вдруг бросил мне через окно г. кабинет, где я с Палычем и Холмогоровым уточнял последние детали наступления:
— Соратник Антон, вы опять собрались воевать? А подумать сначала вы не желаете?
Я даже отвечать на этот выпад не стал, так меня утомил психиатр своим бесконечным фрондерством, не Олег Меерович встал с кресла, так что его огромнук фигуру стало видно всем в кабинете, и, возмущенно потрясая погасшей папиросой, закричал:
— У вас такой кредит доверия среди населения всей европейской части страны! У вас миллионы соратников в столице! А вы собираетесь брать ее штурмом, как будто вы какой-нибудь Гитлер!..
Услышав знакомую фамилию, которой дед укоря/ меня с утра до вечера, я привычно поморщился, но психиатр снова заговорил, уже спокойным, лекторским тоном:
— Масс-медиа! Телевидение и радио! Вам достаточно довести до сведения москвичей, что «гризли» идут столицу, — и вы уже победитель!
Палыч, Холмогоров и я озадаченно уставились дру] на друга, а потом я протянул руку к телефону и вызва/ Ваню Сыроежкина со своей командой.
Мы записали четыре варианта роликов, четыре разных обращения к четырем категориям граждан: к простым обывателям, к представителям силовых структур, к мародерам Кольца Ожидания и, конечно, к нашим соратникам.
Пока я вещал на телекамеру, Палыч связался с сочувствующими Движению ребятами из столичного ОМОНа и частных охранников, отдав приказ занять и любой ценой удержать телецентр и телебашню. Холмогоров позвонил соратникам в МЧС, и они записали по телефону звук всех роликов, обещая немедленно начать трансляцию через динамики городской системы оповещения о чрезвычайных ситуациях.
Потом Ваня выгнал меня из-за стола и уселся за мой ноутбук редактировать и ужимать видеоролики, а потом начал рассылку сжатых видеофайлов через свой спутниковый телефон знакомым радийщикам и телевизионщикам из числа тех, что называли себя «гризли» и не боялись делать это в Москве.
Олег Меерович спокойно наблюдал за суматохой, снова усевшись в кресло на веранде и попыхивая там папиросой, но при этом он молчал, за что я был ему ужасно благодарен.
Мы выступили на два часа позднее, чем запланировали, но к пятнадцати часам четвертого ноября все-таки вошли в столицу одновременно двумя колоннами — с Каширского и Рязанского шоссе.
У нас не было сомнений, что предстоит тяжелая работа, но когда я довел две свои бригады пусть с боями, но почти без потерь до Павелецкого вокзала, а Палыч по рации рассказал, что его мотопехотный полк и оба танковых батальона продвигаются вообще без какого-либо сопротивления и сейчас упрутся в Садовое кольцо, я понял, что мы победили.
Мы просто шли по столице и делали то, что считали нужным, — расставляли опорные боевые точки на перекрестках, занимали крыши небоскребов для снайперов, даже вешали на столбах мародеров, случайно попавшихся нам в руки, но все это выглядело несложной прогулкой по сравнению с тем, что мы в реальности ожидали увидеть.
Они сдались заранее, эти некогда грозные Крысы Кольца Ожидания, которыми матери целое лето и осень пугали детей по всей Европе — от Лиссабона до Владивостока.
Как выяснилось, даже самые грозные крысы тут же бегут, если понимают, что с ними не будут разговаривать об их крысиных правах, а будут молча уничтожать, без церемоний и экивоков.
Несмотря на эпизодически вспыхивающую стрельбу, на улицы города выходили тысячи гражданских, размахивая навстречу нашим колоннам черно-красными тряпицами, лентами или даже невесть откуда взявшимися плакатами с фотографиями лидеров «гризли», а от непрерывного скандирования нашего главного лозунга у меня заложило уши.
«Честь и порядок!», «Честь и порядок!», «Честь и порядок!» — самые разные люди — мужчины, женщины и даже дети — орали эти простые слова с таким неподдельным энтузиазмом, как будто скандирование этих слов само по себе уже приводит к порядку.
Олег Меерович сидел в «хаммере» рядом со мной, и у него был такой гордый вид, как будто он наконец убедил меня отменить смертную казнь.
Еще через час мой джип и бронемашина сопровождения въехали на Красную площадь. Там уже работали люди Палыча, деловито фильтрующие выбегающих из Кремля растерянных погромщиков.
