Капитан промолчал, стискивая зубы – орать было глупо, да и бесполезно. Не понял. Так и не понял.
Этой зимой они с Петренко не один раз уже обсуждали будущий сценарий – потребность выговорится со способным хотя бы выслушать тебя собеседником никто не отменял. Тем паче, что фактически ничего секретного разболтать по теме Балашов не мог, а Сергей был достаточно умным – да и чего скрывать, лично же капитаном в личном порядке проверенным – человеком, чтобы не давать хода любому содержанию их полуночно-кухонных дискуссий.
В какой-то момент Балашову даже показалось, что у него получилось убедить. По крайней мере, фраза «старик, ну ты заразил меня своей паранойей» прозвучала… впустую, выходит, прозвучала. Ничего нельзя сделать – и тут тоже!
Он даже не злился, оставаясь ровно-спокойным – уже не хотелось доказывать кому-то, кричать, убеждать, умолять. Да катись оно все к чертям, устало подумал капитан, я ведь сделал все, что мог, осталось разве что пистолет на этого дурака наставить.
– Сдается мне, Саш, ты просто уработался до синих чертиков, вернее, натовцев, – тон соседа уже приобрел сочувственнопокровительственные нотки. – А потому, как бывший доктор, от лица всей медицины искренне советую: пойдем-ка, тяпнем вискаря, пока мои не вернулись. Тут как раз один знакомый нуль семь «Лафройга» притаранил, сам понимаешь, в одно горло такое пить, во-первых, совесть не позволяет, а во-вторых, – сосед хохотнул, – печенка. Давай, давай, проходи…
Балашов с трудом различал его голос – будто Петренко не стоял радом с ним, а говорил откуда-то издалека, причем сквозь подушку. Бу-бу-бу-бу, едва-едва складывающееся в членораздельную речь. Впрочем, суть капитан все же уловил и, пару секунд поколебавшись, решил – а почему бы и нет?
Перешагнув через порог, он скинул туфли, даже не пытаясь нагнуться за шлепанцами, прошел в комнату и буквально рухнул в кресло у столика. Мышцы ныли, голова гудела, короче говоря, остро чувствовалось, что скопившаяся за день – черт, за какой день… неделю! Месяц! – усталость собралась наконец-то предъявить счет к оплате.
Капитан откинулся на спину и зажмурился. Да-а… лежать и ни о чем ни думать. Это и есть самый большой на свете кайф – когда не надо думать.
– Закусывать будешь? – сосед хрустально звякнул чем-то в баре. – Рыбка красная имеется, колбасное чего-то… еще лайм, но это уже, конечно, изврат полнейший.
– Изврат – это закусывать виски, – не открывая глаз, сказал Балашов. – И льда тоже не надо… нефиг хороший напиток водой портить.
– Ну как скажешь… – протянул Сергей.
– Разливай давай…
– На, держи… твое здоровье!
Вкус торфа и вкус моря… эти упрямые шотландцы с острова Айл рубят фишку в хороших напитках. Когда еще выпадет посидеть так вот спокойно… и выпадет ли вообще? Счет уже пошел на дни, если не на часы…
Ему вдруг до боли захотелось снова увидеть седые валы, услышать крики чаек, хруст песка под ногами. Может, и в самом деле плюнуть на все, и в ночной поезд, утром уже в Питере, а там – дачный поселок, глушь, с точки зрения любого нормального захватчика не стоящая бензина на дорогу к ней.
– Давай еще…
– Что, вошел во вкус? – хохотнул Петренко. – Между первой и второй, как известно… ну, будем.
– А насчет войны, старик, – слегка заплетающимся уже языком произнес он, ставя на стол опустевший стакан, – чес-пионерское, ну забей ты. Или к врачу сходи, если сам не можешь. У тебя ж фобия в чистом виде, клинический случай, прям в учебники вставляй.
– Клинический… – повторил капитан.
– Во-во…
Эк его развезло, подумал Балашов. На пустой желудок или еще раньше успел остограммиться?
– Старик… – проникновенно начал сосед, – пойми ты, наконец, одну простую вещь! Никто не будет нас воевать, ик, по одной-единственной причине. Очень простой. Мы – вся наша великая и могучая гребаная страна – нахрен никому не сдались! Кроме самых нас, хотя глядя в дуроскоп, начинаешь понимать, что и девяноста процентам населения эрэф – тоже. Одни мечтают свалить куда подальше, другие… другим вообще все пох! Татарский воин такая скотина, – пропел он фальцетом, – все, кроме конины, ему по фуям!
– Серег, – мягко сказал капитан, – по-моему, ты нажрался.
– Ага, – неожиданно легко согласился Петренко. – А ты – накурился. Блин, Николаич, ты ж умный мужик, не зря ж тебя в аналитиках держат. Ну подумай сам… отключись на минуту от этих своих новопостроенных баз по периметру, от маневров под видом учений и прочей этой генеральской хрени. Настоящие Решения – их ведь не вояки принимают, по крайней мере, не те вояки, что в погонах. А политики… бред… тьфу, предварительно про-кон-суль-ти-ро-вав-шись, – по слогам выговорил сосед, – с бизнесменами… благодаря которым сели в свои теплые кресла. И первый вопрос, который при этом звучит: «Ребе, таки шо мы с этого будем иметь?!».
– По-твоему, значит, ничего?
– Таки да, старик. Ничего такого, чтобы окупить широкомасштабную войну. Старик, подумай сам – если они даже во вшивом Ираке, где нефть – лопатой ткни, море рядом, залил в танкер и потащил на ридну нью-йоркщину… если они даже там не могут выйти на окупаемость, что уж про нас говорить! При том, что мы сами продаем им ну все, все, что только попросят. А если заартачимся – блин, так вашингтонскому обкому достаточно разок нахмуриться, и наша элита со своими забугорными счетами будет преданно ждать команды «Jump»! Все! Что, не так? Сдать Сербию – да пожалуйста! Бабло Стабфонда в юсовскую экономику – нате!
– Все то же, что и тогда, – устало сказал Балашов.
– В смысле? – разливавший очередные «стописят» Сергей удивленно посмотрел на него. – Что когда?
– Тогда, в сорок первом, – капитан глядел на стену перед собой, и писатель отчетливо понял – видит он там сейчас отнюдь не рисунок новой обоины.
– Они тоже не верили. Никто. Начиная от пацана с танцплощадки… до верхушки. Потому что нельзя было поверить. В бред. Серег, ты хоть помнишь, что считается официальной причиной «Барбароссы»?
– Ну, если не рассматривать вариант с превентивным ударом… – начал Сергей. – Ладно-ладно, – поправился он, увидев, как перекосилось лицо капитана, – Резуном тебя сейчас грузить не буду. По фицияльной версии шли они за землями на востоке, жизненное пространство и все такое… Лебенсраум, во! – выговорил он уже слегка заплетающимся от виски языком и торжествующе улыбнулся.
– Ни хрена не помнишь! – тоскливо констатировал Балашов. – Или знал, но забыл, что в данной ситуации одно и то же… короче говоря, официально зафиксированный повод к «Барбароссе» – желание Гитлера, цитирую: «Если Россия будет разгромлена, Англия потеряет последнюю надежду!». Дескать, бритты не хотят заключать мир только потому, что надеются на Россию – а вот когда России не станет, сразу пойдут на мировую.
