В той, первой истории, подобного не случилось. С этими, ближайшими и наиболее влиятельными родственниками, отношения были наиболее натянутыми. Ревность между двумя дворами, поддерживаемая постоянными мелкими уколами, положила конец родственным отношениям между императорской четой и великой княгиней Марией Павловной. Но это произойдёт потом… или не произойдёт?
* * *
После траурного обеда, организованного для императорской фамилии в Золотой гостиной, великие князья вышли на "чёрную" лестницу, где устроили импровизированную курительную комнату. Николай, оставив Аликс на попечение Ксении, подошёл к Марии Павловне. Раньше он близко с ней не общался, да и какие могут быть общие интересы у двадцатишестилетнего шалопая и сорокалетней матерью семейства, поэтому слегка замялся. Великая княгиня почувствовала его смущение и поощрительно улыбнулась.
— Мария Павловна, — начал Николай, — мне право неловко, но я в совершеннейшем смущении и растерянности. Святые отцы не рекомендовали венчаться ранее годовщины отца, а статус "нарёченной невесты" несколько неопределённый и не предполагает нахождения Аликс так долго при императорском дворе. Но отправлять её обратно домой мне тоже не хотелось бы. Не согласились бы вы, пригласить её, чтобы она была вашей гостьей. Этикет ведь это дозволяет? Я был бы очень благодарен, а все расходы…
Его прервал громкий и заразительный смех Марии Павловны. Посмеявшись, она спросила:
— Неужели она так много ест? — и снова засмеялась.
На них стали обращать внимание: качали головами и хмурились – немыслимо смеяться в траурные дни.
— Так вы согласны? — шёпотом спросил Николай.
— Ваше императорское величество, вам стоит приказать, — так же шёпотом ответила светская львица.
У Николая в глазах мелькнуло разочарование и сожаление, он уже хотел поклониться даме и отойти, ну, что ж, не получилось, как она сказала:
— Ники, простите меня, я не хотела вас обидеть, конечно, я завтра же пошлю ей официальное приглашение. Не волнуйтесь, мы все вместе дождёмся вашего венчания.
Из "курилки" начали возвращаться великие князья. Николай поклонился Марии Павловне, она отвесила реверанс, и они разошлись.
У подъезда их величеств всех ждал каретный поезд – везти Августейшую Фамилию в Петропавловскую крепость на очередную панихиду.
* * *
Только поздно вечером Николаю удалось поговорить с Алисой с глазу на глаз. Он передал ей разговор с тёткой и добавил:
— Аликс, это будет хорошая школа светской жизни, и отличная практика русского языка. Только не волнуйся и улыбайся. Я не смогу быть всегда рядом, очень много дел, но я верю, что ты справишься. И ещё вот.
Он достал из кармана наушник-ретранслятор сознания и протянул ей: — Когда ляжешь спать, надень на ухо.
Алиса взяла наушник и повертела в руках: — Что это? Украшение?
— Нет, это учитель, хороший ночной учитель. Завтра утром ты будешь знать много всего интересного. — Николай показал ей, как правильно надевать транслятор и они расстались.
Император завёл будильник на пять утра. Встал, развернул абрудар и скачал сознание у обер-гофмейстерины светлейшей княгини Марии Михайловны Голицыной. Затем подключился к транслятору Аликс. Она выполнила просьбу жениха в точности, наушник белел на розовом ушке. Николай поставил мощность закачки на пять процентов и нажал клавишу. В розовое ушко скользнул голубой лучик.
* * *
Утром при встрече Николай заглянул Алисе в глаза: — Всё хорошо?
Та в ответ протянула ему наушник и сказала по-русски почти без акцента: — Какой хороший учитель. Я уже удивила фрейлин.
В полдень скороход принёс официальное Приглашение принцессе Алисе Виктории Гессен-Дармштадтской от великой княгини Марии Павловны, и Алиса укатила в гости.
В гости на год. Почему бы и нет?
* * *
1 ноября в Москве с утра не смолкал колокольный звон. Звонили все сорок сороков. В Санкт-Петербурге хоронили Александра III. Иванов предложил выпить за упокой души бывшего императора. Женщины собрали обеденный стол, сели, разлили.
Иванов сказал речь: — Сегодня хоронят старую, патриархальную власть в России. Мы начинаем новую страницу истории. Но я должен сказать, что император Александр III дал России тринадцать лет мира. Это немало. Давайте выпьем за упокой души императора-миротворца. Дядька был не злобный, солдатскую кровь не пил. Царство ему небесное, и пусть вечно земля ему будет пухом.
Все молча и не чокаясь, выпили.
* * *
Честно говоря, похороны отца Николай запомнил смутно. Картины сменялись, как в калейдоскопе: лица, попоны отцов церкви, лошади в черных чепраках, любопытные толпы на улицах, заплаканное лицо матери, суровые великие князья, все смешалось в пёстрой круговерти. И всепроникающий запах горячего ладана.
Он пришёл в себя только в поезде, который вёз его в Москву.
На следующий день встали рано утром и, собравшись, поехали в Вязьму. Сидоров остался ликвидировать сельскохозяйственную безграмотность, а Иванов и Петров, посадив на козлы Савелия, уютно устроились в бричке.
— Николай, а почему ты решил коммунизм в отдельно взятом уезде строить на десять лет раньше основного десанта? — спросил Александр, лениво оглядывая проплывающие мимо поля.
— Честно говоря, не был уверен, что получится. Дело для меня новое. А не получится… ну, что ж, хоть потренируемся. Задача – все ошибки совершить здесь, на черновике, чтобы на беловике было поменьше ляпов. Я и сейчас не уверен…
— Если откровенно, вчера Максаков меня конкретно на землю опустил. Не так всё, оказывается просто, как я думал. Во всей литературе советского периода превозносится рабочий класс, как основная движущая сила, а крестьянство выставляется в виде барашка, который идёт туда, куда его повернул рабочий класс. За скобками остаётся вопрос, откуда взялся рабочий класс. А он из крестьян и взялся. В революциях участвовали рабочие в первом поколении, максимум во втором. Почему же крестьян задвигали, а рабочих превозносили?
— Это как раз понятно. Заводы и фабрики в столицах, откуда же брать пушечное мясо? С Гордино, что ли, мужики поедут строить баррикады на Пресне? Да и из рабочих не так уж много дураков было. Репортажи помнишь, когда у нас там танки по Белому Дому стреляли? Не обратил внимания, толпа беснуется, а на заднем плане спокойно машины ездят, нормальные люди ходят. Из десятимиллионной Москвы, сколько человек тогда рЫвалУцию делали? Тысяч десять. Какой процент? Мизерный. Вот тебе и революционный народ. В пятом году одного Семёновского полка хватило, чтобы в Москве разогнать бездельников. Была бы воля руководства. В пятом воля ещё была, в семнадцатом её уже не было.
