Вот тогда к двум заговорщикам присоединился третий. Мистер Ханли. Который спокойно сообщил, что он готов утопить все, что плавает. Для чего немедленно переоборудует одну из лодок на старый манер – с людьми, крутящими вал.
– У новых лодок, что на сжатом воздухе, – радиус, – сообщил печально, – а так… Если бы можно было Кингстон подтянуть к Чарлстону! Переместить, так сказать, ближе к центру круга…
Теперь и не вспомнить, кто предложил сделать центр круга – то есть района действия пневматических лодок, подвижным. Идея была безумной… ее честно пытались утопить. Но она всплывала, как пробка!
«Ныряльщик» Ханли, даже усовершенствованный, не намного больше хорошего баркаса. Подвесить все четыре имеющиеся в Чарлстоне штуки на шлюпбалки блокадопрорывателя, подойти к Ямайке. Двадцать пять миль до Кингстона лодка преодолеет за пять часов. Если подойти засветло, удирать придется в утренних сумерках, в самую собачью вахту.
Изобретатель потирал руки. Не терпелось по-настоящему доказать годность своего детища. А кроме того…
– Решайтесь, джентльмены! Кстати, шкура «Нью– Айронсайдз» стоила сто тысяч золотых долларов. Я тут поспрашивал у коммерсантов, во сколько они оценят уши или хвосты «Эйджинкорта» и «Минотавра». Цифры мне понравились.
– При чем тут деньги? – удивились русские, один из которых был еще и поляком.
– При том. Что-то мне подсказывает, что русская казна устала от выходок капитан-лейтенанта Алексеева… Да и капитан 2-го ранга Адам Мецишеский в полтысячи долларов обошелся. Золотых, между прочим!
На это возразить было нечего. По технической стороне вопросов тоже не возникло. Как ни странно, но более сложные лодки на сжатом воздухе пользовались у южных моряков заслуженной любовью и уважением. В отличие от аппаратов на мускульной тяге, они пока не угробили ни одного человека, хотя тонули не реже раза в месяц. Все дело в маленьком клапане, позволяющем выпустить воздух из большого баллона в кабину пилота.
Так что, оказавшись в отказывающемся всплывать аппарате, подводник не паникует. Действия отработаны доброй сотней учений. Сначала – вырвать скобу, освобождающую притороченный к корпусу буй. Так лодку быстрей найдут, и, если самому выйти не получится, достанут раньше, чем у пилота закончится воздух. Потом – поворот рукоятки, шипение, ржавый запах сжатого воздуха. Столбик ртути в манометре внутреннего давления, бегущий вверх. Вот он догоняет столб давления забортного. Все. Карандашом – запись в журнал: «Покидаю лодку…» Взгляд на часы. В журнал – часы с минутами. Саму тетрадь – в кожаный мешок, мешок – под приборную доску. Отвернуть люк – основной, в смотровой башенке, или запасной, что сбоку, если угораздило застрять на дне вверх ногами. Набрать в легкие побольше воздуха, откинуть люк. Вытерпеть встречный поток воды – и всплывать.
Работа пилота подводной лодки перестала быть подвигом, но люди-то в отряд набрались самоубийственно храбрые. Что они получили вместо громкой славы и страшной смерти? Рутину «боевых» выходов с задачей попугать янки смотровой башенкой? Мелкие просьбы портового начальства. «У вас же есть остекленный люк в днище? Гляньте, где «Генерал Ли» посеял якорь! Премия пятьдесят долларов!» Стоило Ханли намекнуть на поход в глубокие воды да на веселые доллары – строй сделал шаг вперед. А уж как стало известно, что экспедицию поведет кэптэн Алексеев…
Увы, лодок мало. Нужен корабль, который мог бы незаметно проскользнуть к Ямайке. И очень быстро удрать! Блокадопрорыватель! А лучшие корабли этого типа – правительственной постройки. Вот и приходится клянчить у конфедеративного флота новинку. Прямо со стапеля! Увы, Суровому Джеку вожжа под хвост попала.
– …Итак, вы собирались покончить с собой, пусть и способом, который ваша разлюбезная католическая церковь не осудит… Что вы скажете Грейс, кэптэн? Наврете, что вернетесь?
– Правду, сэр. Что ухожу в бой.
– А смысл этого боя? Ну?
Такер задает вопрос Мецишевскому – но отвечает ему Алексеев. Капитанская привычка. Младший по званию привык, что командир – он. Вот и выручает бывшего подчиненного.
– Доказать, что мы и с гибелью «Александра Невского» не прижаты к берегам и портам, сэр. Подобная акция теперь, в свете открывшихся переговоров, может иметь значительный политический вес, сэр!
– Перебиваете старшего по званию, кэптэн? Мальчишка. Ваши эполеты доказывают ваше мужество и ваш талант, но не делают вас старше. Вы говорили о политике… Что ж, открою тайну – ко мне заглядывали из русского посольства. И особо просили, чтобы я помог пережить войну одному молодому человеку, который достаточно погеройствовал. Мол, после войны России пригодятся живые львы, орлы и прочая… геральдическая фауна. Догадываетесь, о ком шла речь? И я полагаю, что посланник имеет куда больше прав определять именно политику страны, чем простой капитан без корабля.
Алексеев тяжело, без наигрыша, вздохнул.
– Не хотелось приводить этот аргумент, – сказал, – но приходится. Я имею определенное право судить о выгоде Российской империи. И, если прижмет, шагать через рекомендации господина посланника.
Шагнул, протянул руку. Блеснуло золото.
Не взятка – маловато одной монетки даже для самого продажного адмирала. Но на этой монете был – профиль.
– Николаевский червонец, – пояснил Алексеев. Или принц Евгений? – и я не намерен посылать людей на смерть. Только вести за собой. Кажется, этот образ действий соответствует понятию о чести морского офицера.
Суровый Джек оперся руками о стол, осмотрел исподлобья команду из иноземцев и штатских. Полированный дуб обиженно скрипнул.
– То есть все ваше отнекивание?
– Вам, сэр, понравилось бы, если б вас все считали бастардом? Пусть и высокорожденным? Получать незаслуженные чины и ордена? Или изображать простого офицера, когда – здесь или сейчас – нужен представитель династии?
А Такер-то в стол смотрит, не в глаза «мальчишки»! Наконец признает:
– Нет.
Это адмирал понять может. Легко. Всякий южный джентльмен – немного король, и главы хороших семей истинно по-королевски числятся под номерами. Уэйд Хэмптон Второй, например… Что интересно, эта молодая аристократия сосуществует с демократией, почти не пересекаясь. У джентльменов есть множество других дел, кроме как в выборах участвовать! Война – другое дело.
Адмирал опускается в кресло, притягивает лист бумаги. Ковыряет пером в чернильнице, словно там вместо чернил – желатин. Хотя… кто знает, из чего делают конфедеративные чернила? Пишет. Задумывается. Отодвигает бумагу.
