Они встали и молча выпили не чокаясь…
Никто на них не обратил внимания. В зале было полно военных. И свет огромных хрустальных люстр, свисающих на длинных тросах с далекого потолка, играл и отсвечивал на рубиновой эмали, золоте и серебре орденов и медалей, шпал и ромбов. Многие были с женщинами. Может и с женами, но, скорее всего с боевыми подругами. Подруги были в ярких красивых платьях и громко смеялись.
— Я так понимаю, ты сбивал, — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Ильченко, кивнув на ордена Владимира.
— На Халхин-Голе, — кивнул Владимир. — Семь лично и еще пятерых – в группе. В свалке иной раз не разберешь, — пояснил он, заметив недоуменно поднятую бровь. — Стреляешь по всем подряд. А потом посчитают на земле по обломкам, сколько всего сбито и на всех записывают.
— На Халхин-Голе… В смысле, ты еще и в Китае повоевал? — спросил майор.
— Недолго… Успел только троих завалить, пока самого не зацепило.
— А… Теперь понятно, почему только сейчас за орденами приехал.
— Ну, да… Пришлось в госпитале поваляться… Пару месяцев.
— Ты, смотри! К р е п к о зацепило!
— Ничего, оклемался потихоньку! Были бы кости целы, а мясо нарастет! — усмехнулся Владимир.
— Точно! А второй, значит за Китай, — качнул головой Ильченко.
— Да, нет о б а за Монголию. Один за майские бои, а второй за август…
— Так ты там с самого начала, выходит, был! — присвистнул майор.
— Ага! Меня первый раз еще в мае ранило. — Владимир показал на свой шрам. — До двадцатого июня в госпитале лежал, но успел вернуться, когда о п я т ь началось!
— А мы в июле под Баян-Цаганом крестились… Слушай, а почему за Китай у тебя нету? Раз троих сбил, е щ е одно "Знамя" положено! — удивился Ильченко.
— А хрен его знает, товарищ майор! — пожал плечами Владимир. — Вроде подавали… У нас пока Кравченко командовал, все представления наверху проскакивали со свистом! А потом как заржáвело. Да, ладно, не за ордена ж воевали!
— Так-то, оно, так! — протянул Ильченко. — И все же, все же, все же… Добро! Тогда давай, хоть эти обмоем!
Владимир осмотрел стол… Хрустальная вазочка из-под хлеба подходила для процедуры в самый раз. Он аккуратно переложил хлеб на салфетку и налил в вазочку стакана два водки. Ильченко уже отвинтил орден Ленина и Звезду:
— Вчера вручили… Не успел еще обмыть, — сказал он и бросил их в вазочку. — Вот, зáраз и обмоем.
Ленточка медали сразу потемнела, намокая. Владимир отвинтил свои ордена и бросил туда же. Майор помотал вазочку из стороны в сторону и протянул ему.
— После тебя… — мотнул головой тот. — По старшинству!
Ильченко кивнул, прищурился, примериваясь, отпил половину и передал вазочку Владимиру. Тот принял ее двумя руками, выдохнул резко в сторону, и, не отрываясь, осушил до дна. Они достали свои награды и привинтили обратно. За соседним столиком слева, группа пехотинцев, с интересом следила за действом и одобрительно зашумела, когда оно завершилось. Это привлекло внимание проходившего мимо невысокого худощавого морского летчика.
Он повернулся, пригляделся, и вдруг воскликнул:
— Володя!.. Привет!
Это был Николай Полищук. Владимир порывисто поднялся к нему навстречу, и они обнялись. А потом отодвинулись, разглядывая друг друга. У Николая было уже две средних полоски старшего лейтенанта на рукаве. На груди сверкала Геройская Звезда, а рядом орден Ленина.
— Ты где присел? — спросил его Владимир.
— Нигде пока, — пожал плечами Коля.
— Давай к нам! — Владимир повернулся к Ильченко. — Товарищ майор! Не возражаешь? Друга встретил старого. Год не видались!
— Какой разговор! — сказал тот, пододвигая Николаю свободный стул, и замахал рукой официантке.
Николай сел и всмотрелся в друга. Владимир сильно изменился… Не в орденах дело, хотя и в них, конечно, тоже. Седой совсем стал. И этот шрам… А глаза потухли. Что-то случилось…
— Ч т о случилось? — спросил он.
— Ты о чем? — переспросил Владимир. И понял, о чем его спрашивает друг. А потом посмотрел на Николая и вдруг такая боль отразилась в его глазах, что Коля почувствовал ее почти физически:
— Воздушно-десантную бригаду, в которой она служила, в первый же день, как началось, выбросили на Харбин… — у Владимира перехватило горло. — Сказали, погибла…
— Та-а-ак… — протянул Коля. — Ты т о ч н о знаешь?! Может ошибка какая?
— Мне товарищ написал, с Дальневосточного. Он служил с ней рядом.
Майор переводил непонимающий взгляд с одного на другого, а потом вдруг вник. Кивнул сам себе и поставил в ряд три рюмки. И молча всем налил. И они выпили не чокаясь…
"Такая вот война…" — подумал Ильченко. И так больно ему стало… И хорошо, что никто не услышал этой боли. Он отвернулся…
— Ну, а ты когда успел? — спросил Владимир, мгновение спустя, Колю, кивнув на Золотую Звезду.
— Указом от двадцать девятого августа, за таран, — просто ответил тот. — А старлея, месяц назад дали.
— Таранил, значит, — сказал Владимир. — Пропеллером?
— Не-а… На скорости консолью рубанул по крылу. И сам тоже упал… Там такое было! Слыхал, как они на Владик ходили?.. По сотне бомбардировщиков за раз! И сотня истребителей в прикрытии. Такая мясорубка была!.. Вовку Малахова помнишь?
— Ну.
— Расстреляли в воздухе, когда он на парашюте выбросился из горящей машины.
— Сволочи!
— Я у самой земли открыл, все никак не мог вращение остановить, а то и меня бы тоже, наверное, — сказал Коля.
— Такая вот война, — сказал Ильченко и опять отвернулся.
А что тут еще скажешь… И не надо.
Владимир налил всем и встал. Как самый младший по званию из присутствующих, он поднял тост:
— З а С т а л и н а!
И все встали…
— З а С т а л и н а!!
И слова эти разнеслись по залу глубокой, низкой волной. И посыпались стулья, падая. И все вставали, один за другим. И все поднимали рюмки и бокалы. Ребята повернулись к залу. И Золотые Звезды засверкали на их груди…
— З а С т а л и н а!!!
И все, кто их видел. Все, кто в этом зале был. Все подняли бокалы вместе с ними!.. В с е!.. Ради этого можно было умереть!.. И они выпили! Все вместе! А потом захлопали… И эти аплодисменты, стоили, дороже всего на свете.
Владимир сел и склонил голову. Нет, он не пьян… Просто у него больше ничего нет. Не было. И не будет! Никогда! Кроме Сталина!
— А знаете что, ребята? — Ильченко разлил по новой из графина. — А давайте теперь, за вас, за Сталинских Соколов! И морских, и сухопутных…
Владимиру этот тост показался смутно знакомым… Но был он так красив! И за это нельзя было не выпить. Они и выпили.
