Берестин постоянно выпытывал у Сехмета подробности их образа жизни и логично вывел, что в том обществе мы должны представительствовать в качестве членов высших каст нашего мира. Иначе ничего не достигнем. Он прав. И для торжественных случаев изобрел нам потрясающие туалеты. У квангов форма – это все. Хуже, чем в Древнем Китае. Имеется, кажется, более двух тысяч высочайше утвержденных типов одежды. Олег с Ларисой не затруднились сгонять в Париж и по собственным эскизам построить у Кардена одежонку. Якобы для киносъемок. Расплатились долларами без запроса. И теперь я, например, должен изображать из себя члена клана мудрецов и поэтов (приятно, конечно). Есть у них там и такая официально признанная категория. А Берестин, напротив, из касты полководцев.
…Попрощались мы с ребятами, крутнули банкет напоследок, погрустили маленько – и вперед. Сашка сейчас сидит за рычагами, а я дописываю вот это, положив блокнот на колено. Мороз – примерно десять по Цельсию, яркое солнце, легкий ветер, в воздухе сверкают снежные искры. И что там нас ждет впереди?
Колонна из двух боевых машин, тянущих за собой сани, нагруженные бочками с горючим и ящиками с бое– и прочими припасами, двигалась достаточно быстро. Хотя и медленнее, чем прошел по этому пути Берестин. Но зато было не в пример веселее. И поговорить можно, и всегда есть кому сменить товарища за рычагами, и если поломается что вдруг – не страшно. А особенно хорошо вечерами, когда на площадке пылает костер, жарится мясо, звучит музыка.
Сехмет неподвижным взглядом смотрел на алые всплески огня. Новиков спросил его:
– Нравится тебе с нами? У вас бывают такие вечера?
Сехмет уже овладел русским настолько, что иногда становилось не по себе.
– Что значит «нравится» для воина? У нас так не говорят. Подобает – не подобает, вот наши слова. Мне с вами находиться не подобает: у нас слишком разное положение. С людьми вашего ранга я должен стоять в стороне, опустив глаза. Так. Но мне с вами хорошо. Это подобает, потому что способствует выполнению долга. А ночи у огня нам приходится проводить часто. Служба. Мой отряд стоит далеко от городов. Поэтому под крышей нам нравится больше.
«Вот сукин сын, – подумал Новиков. – Хоть бы из приличия сказал, как он благодарен нам за помощь и гуманное отношение. И еще – как ему понравился наш общественный строй и что теперь он у себя тоже непременно будет строить социализм…»
– А как высоко ты можешь подняться в своей касте? – спросил Берестин. Это слово, конечно, употреблялось в условном смысле. Может быть, правильнее было бы сказать не «каста», а «орден».
– Как угодно высоко. Если служить долго и правильно, можно стать «самым почтенным устанавливающим порядок».
– Гроссмейстером, – пояснил Шульгин. – Или великим магистром.
– А дети магистра тоже начинают службу с самого начала?
– Так. У нас все служат с самого низшего звания.
– И что, сын магистра и простого пилота абсолютно равны в правах? – заинтересовался Новиков.
– Как может быть иначе? Или ты считаешь, что происхождение выше способностей и усердия? Это смешно, – ответил Сехмет.
Увы, о главном – какой у них способ производства – Сехмет понятия не имел.
– Меня, – сказал Новиков, – куда больше ракообразные интересуют. Пока мы все с гуманоидами сталкиваемся. И заметьте: даже убедившись, что гуманоидные братья далеко не гуманисты, заранее считаем, что «ракообразные» для нас враги. Танк вон для них приготовили. А может, все наоборот?
– Воспитание у нас такое. Вспомни, как с яслей учили. Красные хорошие, белые плохие. В Америке тоже белые плохие, хорошие – черные. Я лично до сих пор подсознательно удивляюсь, что черные тоже плохими бывают… – сказал Берестин.
– Может, и правильно воспитали, – ответил Новиков. – Время такое было. Крушение колониализма, пробуждающаяся Африка, наш друг Поль Робсон…
– А потом эти ребята как начали друг друга к стенкам ставить, – поддержал тему Шульгин.
Поговорили еще, перескакивая с темы на тему, но все – о прошлом, о земном. Потом Новиков взялся за гитару и, как всегда, извлек неизвестно из каких закоулков памяти эмигрантскую, рвущую сердце:
Занесло тебя снегом, Россия,
Запуржило седою пургой,
Лишь печальные ветры степные
Панихиду поют над тобой…
…Любая дорога кончается, как и любая жизнь, и, когда обернешься назад, кажется неважным, что там было на ней, что видел, и что испытал, и сколько длилась она. Грустно только, что кончилась. Не зря ведь римляне придумали афоризм: «Виа эст вита». Если вдуматься, смыслов в нем больше, чем два. Город возник на горизонте, будто гигантский террикон. Или, можно сказать, муравейник. Потому что представлял он собой в полкилометра высотой и километра три в окружности единый массив слепленных друг с другом кубов, параллелепипедов, полу– и четвертьсфер. Позже выяснилось, что основу города составляла гора-лакколит, сплошь застроенная от подошвы до вершины, а внутри источенная галереями, штреками и штольнями, как бревно термитами.
Населяло город около двух миллионов квангов. Правда, название это имело отношение в основном к простолюдинам, а там были еще рафиринги, ранхаги, райнилайяривуни, асбухиманги и еще бог знает сколько чинов, классов и званий. Земляне по здешней табели о рангах приравнены были к амбинантасиндрану, что приблизительно означало нечто вроде дворян, род которых насчитывает не менее двухсот, но и не более пятисот лет, в звании между полковником и генерал-лейтенантом, допускаемых к особе императора нерегулярно, но и не нуждающихся в специальном на это разрешении, носящих одежду пяти верхних цветов, имеющих право жениться в пределах трех ближайших каст, обладать женщинами семнадцати определенных разрядов, а также имеющих еще кое-какие привилегии.
Немного сложновато на человеческий, точнее – на европейский взгляд, но здесь ориентировались в таких вопросах инстинктивно. Как старый армейский прапорщик в должностях, званиях и реальном авторитете офицеров своего полка.
Короче, встретили землян хорошо. В положенное время приняли их должностные лица подобающих рангов. Состоялись официальные переговоры, в ходе которых администраторы и военные эксперты определили статус и условия пребывания в столице гостей с далекой, но дружественной Земли. Идею о множественности обитаемых миров аборигены приняли спокойно, хотя Новиков по некоторым признакам предположил, что смысл в эту идею местные дипломаты вложили собственный. Не столько астрономический, сколько духовный.
Как космонавтов XXIII века в первый момент удивило спокойствие людей века двадцатого, без ажиотажа воспринявших факт их встречи, так сейчас Новикова с товарищами поставил в тупик равнодушный прагматизм хозяев города. Ну хорошо, мол, вы приехали, мы вас приняли и признали за равных себе, подтвердили ваши права и привилегии, теперь посмотрим, какая от вас может быть польза. И только. Никакого интереса к Земле, ее истории, местоположению, к способу, каким люди здесь оказались.
