Серёжа Выбегов стоял за спиной Маринки и тоже молчал — не знал, как себя вести в щекотливой ситуации.
«Как бы он мне в рожу не заехал, — ни с того ни с сего подумалось мне. — он же белый офицер, хотя и кадет, у них тут правила чести, а Варька — его кузина… тьфу, какой нахрен белый, что я совсем свихнулся со всем этим?!..»
Марина неожиданно подхватила меня под локоть и увлекла в сторону от террасы с оркестром. Серёжа проводил нас неодобрительным взглядом, но, подчиняясь её жесту, остался на месте
— Кстати, мон ами Жан, — ласково–ядовито произнесла Марина. — давно хотела вас спросить — а кто вы на самом деле? Раз уж вы вздумали вскружить голову моей лучшей подруге, то, я, пожалуй, имею право это знать? —
— Как это- кто? — опомнился я. — Марин, я же вам сто раз рассказывал…
— Да–да, конечно, Аляска, Америка, трудное детство, револьвер вместо деревянной лошадки. — картинно скривилась Марина. — Жан, оставьте эти милые сказки для нашего дворника? Пока за вами бегал только мой дражайший кузен, я не вмешивалась, в конце концов — он мальчишка, у вас свои дела. Но, раз уж речь зашла о таком воздушном существе как Варенька… Давайте–как, признавайтесь, ваш отец, кто — капитан Немо или сумасшедший учёный с острова Лапута. И — не вздумайте мне лгать, учтите, я всё про вас знаю!
Я ошалело озирался по сторонам и молил бога только об одном — чтобы Серёжа Выбегов, изо всех сил делающий вид, что ему нет никого дела до нашего с Мариной разговора, и в самом деле ничего не слышал.
— Любезничаете? — спасение пришло в лице Вареньки; она, видимо, сделал круг, и вот, снова оказалась возле террасы. — Ну, спасибо тебе, Марин, век не забуду….
— Не стоит, Heureux de vous aider, mademoiselle Rusаkova[74], — Маринка присела в шутливом реверансе. — Ладно, поехали ещё покатаемся. А вы, милый мой Жан, не надейтесь, что наша беседа закончена. Не далее как сегодня вы с моим дорогим кузеном мне всё расскажете!
— И упорхнула под мазурку вместе с Серёжей.
Нет, видали? И что мне теперь прикажете делать???
Вечер, поздно. С ног, кажется, сейчас свалишься от усталости… в последнее время часто случается приходить домой в таком вот, выжатом, как губка состоянии. На углу оранжево мерцает фонарь… кто там?
Никого. Показалось. Неужели уже начинаются видения?
Надо идти домой. Правда — очень не хочется — дома сестра, Аня. Меньше двух недель прошло, после годовщины смерти папы. Ани в тот день целый день не было дома; когда спросил, где была — ответила: «На Волковом кладбище».
Нехорошее место. Осенью, на двадцать пятую годовщину смерти Добролюбова — попались там казакам… чудом целыми ушли…
— На Волковом? Зачем, Аня? Папа же не там лежит…
Пожала острым плечиком:
— Не знаю…. всё равно. Ходила, плакала… потом домой. По дороге думала о маме, младших… они ведь совсем–совсем одни, там, в Симбирске!
— Аня, тебе надо успокоиться. Пойдём, я тебе накапаю…
Злой взгляд в ответ. Почему? Раньше она никогда не смотрела так на брата.
— Ты не был, когда папу…. Когда…
— Но ты же знаешь, почему.
— Знаю. — вздох. — … а другие пришли, весь город. Так много речей говорили…
Что он мог ей ответить? Мать не дала телеграммы — знала, что у Сашеньки, старшего, важная курсовая работа по биологии, что идёт на большую золотую медаль.
Медаль он получил. Золотой кружок. Нет, правда, золотой — без обмана, без всякой позолоченной меди. Не так уж и много за него дали в ломбарде…. только–только, чтобы хватило на динамит…
Но — отца зарыли без него. И вот Аня, её взгляд.. скомканный платок, сжатый в исхудавшей ручке. Подняться по лестнице, открыть дверь и наткнуться на взгляд её непростивших глаз…
— Аня, уже поздно. Шла бы спать…
— А завтра ты так же поздно придёшь? — взгляд уже не злой, а жалкий. Как же не хотелось возвращаться сюда.. и завтра не захочется….
Сон не шёл — но поспать надо непременно, завтра очень трудный день. А под вечер, как назло, ещё и встреча с этим… Войтюком? Да, его привёл на собрание Радзиевич. Войтюка он привёз из Москвы, познакомился через тамошних товарищей. Откуда сам Войтюк? Из Ковно? Верно, из Ковно, Янис рассказывал. Новоприбывший интересно говорит, но осторожен в словах, стоит завести речь об остром, больном, святом — молчит и будто что–то прячет за пазухой. И — тоже глаза. Пронзительные, злые, всё видят насквозь…
Папа в Симбирске любил охотиться. Такими были его глаза, когда он целился из ружья. Только вместо азарта у Войтюка — ненависть.
Страшный взгляд. Не приведи господь стать врагом человека, который смотрит на мир такими глазами….
Ладно. Это — потом. Спать…
Стук в дверь. Надо встать, открыть… нет. Сил нет и желания тоже. Вообще ничего не хочется…
Дверь скрипнула, в проёме засветилось. Хозяйка — идёт, с накинутым на плечи пуховым платком, неся перед собой лампу. Отсветы её разогнали темноту, и та тенями расползлась по углам, втянулась в щели между стопками книг, стекла на пол, под комод и кровать.
— Что с вами, Саша? Вы плохо себя чувствуете? Знаете, Аня весь день сегодня проплакала и ничего не ела…
— Да, спасибо, я знаю. А со мной всё в порядке, не волнуйтесь…
— Вы какой–то странный стали — что–то переменилось в вашей жизни. Я права? Раньше вы не сидели вот так, в темноте… может быть, у вас стряслось что–нибудь?
— Ну что вы… — вежливо, слегка зевнув для достоверности, — … что же со мной может стрястись? Просто нравится думать в потёмках — голова лучше работает.
Враньё. Голова в последнее время вовсе не работает… только и хватает сил, чтобы прятаться в темноте…
Там, под шкафом, в старом фанерном чемодане с отодранным жестяным уголком ждёт своего часа — она. Бомба. То есть — пока ещё это только свёртки, динамит в промасленной бумаге. Его много — чтобы хватило не на один снаряд. Ведь метальщиков будет несколько — Василий Осипанов, потом его тёзка, Вася Генералов, и третий — Пахом Андреюшкин, весельчак, балагур… Должен был быть ещё и Петя Шевырёв, но он болен чахоткой, пусть едет в Крым, так решено. Остальные — сигнальщики.
Его же задача — начинить снаряды смертью. Впрочем, почему смертью? Свободой. Не будет в России ни свободы, ни социализма, пока жив царь.
Как же отвратительна тупая, ничем разумным не ограниченная, самодовольная власть этого похожего на медведя человека над громадной страной, богатства которой могли бы сделать счастливым и сытым всех, кто родился на её территории и живёт в её границах. Эта власть, одного над судьбами миллионов, обращает в прах любые самые прекрасные начинания, тормозит развитие общества как грязь, в которой по ступицы увязли колёса экипажа.
