И в то же мгновение Андрей исчез.
Как будто лопнул большой мыльный пузырь. Лидочке даже почудился хлопок воздуха, который устремился в оказавшееся пустым пространство.
Хоть Лидочка ждала этого мгновения, даже торопила его, страшилась, что оно не наступит, исчезновение Андрея было столь окончательным и сказочным, что Лидочка в ужасе отпрянула от окна.
– Что случилось? – перебил сам себя Лев Иванович. – Ты слушаешь меня? Может, тебе лучше уйти? Пойди, отдохни, скажи маме, чтобы дала тебе валерьянки, скажешь?
Лев Иванович повел Лидочку к двери и потому не слышал приглушенных стеклом криков полицейского. Что касается Тизенгаузена, то он тем более ничего не слышал, потому что любовался Лидочкой и тешил себя абстрактными надеждами на то, что Андрея, хоть он и добрый малый, повесят и тогда можно прийти к Лидочке с искренними утешениями.
Тизенгаузен проводил Лидочку до выхода, посоветовал ей держаться молодцом, так как все образуется, и склонил, целуя ручку, слишком прямой пробор.
– Простите, – сказал он.
– Да? – Во взгляде Лидочки и напряженности ее фигуры читалось столь откровенное нетерпение, что Тизенгаузен только сказал:
– Желаю вам всего наилучшего.
Хотя собирался спросить, не играет ли Лидочка в лаун-теннис, которым он так увлекался.
Лидочка поспешила прочь по улице, хоть оснований теперь для спешки не было, Андрей, дай Бог, уже ждет ее в шестнадцатом году. Ноги сами бежали, и лиловый, обшитый по краю кружевом зонтик все время норовило вырвать встречным ветром.
Мать встретила Лидочку сразу десятью вопросами, и та ответила лишь:
– Все хорошо, мамочка, я тебе потом расскажу.
Она прошла к себе, закрыла дверь и осмотрелась…
Вроде все готово. Можно прощаться.
Сначала надо попрощаться с вещами, со стенами комнаты, с видом из окна, с беседкой в саду, с этим, особого цвета, небом 1914 года… Бог знает, какого цвета оно будет через два года.
– Как хорошо, – сказала себе Лидочка, – что Андрюша уплыл.
Она села за свой письменный стол и вытащила из сумки письма.
Мама постучала в дверь:
– Ты есть будешь? Ты ведь голодная убежала.
– А папа обедать придет? – спросила Лидочка, не открывая двери.
– Придет, обязательно придет. – Мать сразу осмелела и приоткрыла дверь. – А как Андрюша? Как он выглядит? Он очень осунулся?
– Ма-ма! – строго сказала Лидочка. – Я же просила.
Евдокия Матвеевна расстроилась и закрыла дверь с легким стуком, чтобы показать, насколько она недовольна бездушием дочери.
Первое письмо – для глаз следователя Вревского, хотя адресовано оно маме:
Дорогая мама!
Я сегодня была у Андрея. Положение его безвыходное. Следователю Вревскому удалось состряпать дело, в котором Андрей выглядит убийцей. Вревский намерен сгноить Андрюшу в тюрьме или отправить его на эшафот. Спасения нет. Как ты уже знаешь, дорогая мама, Андрею удалось бежать. Но и это не спасение. Его доброе имя погублено. Мы никогда не сможем жить с ним в мире и покое. Поэтому мы вместе добровольно решили уйти из этой жизни. Коли нет справедливости на этом свете, мы будем искать ее у Небесного престола. Не плачь, мама, не сердись на меня – другого выхода у нашей любви нет. Прощай, твоя несчастная дочь,
Лидия
P. S. В нашей смерти просим винить следователя Вревского. 15 октября 1914 г. Ялта.
Об этом письме Андрей не знал – она расскажет о нем позже, при встрече. Если бы Лидочка постаралась ему объяснить свой план за те минуты, что были в ее распоряжении, Андрей стал бы возражать. Но Лидочка была убеждена, что это первое, лживое, хитрое письмо требуется написать обязательно. В ином случае их будут искать, ждать возвращения Андрея и уголовное дело не закроют. Так объяснил старый адвокат Розенфельд. В случае же, если следствие убедится, что его жертва мертва, об Андрее забудут.
Второе письмо также было адресовано Евдокии Матвеевне.
Дорогая мамочка!
Как прочтешь это письмо, ты должна его сразу сжечь. И сделать вид, что получила лишь то, что лежит в маленьком конверте. Андрюше удалось бежать. Ты об этом уже знаешь. Если мы с ним останемся в Ялте, его скоро поймают. И участь его будет ужасна. С помощью верных друзей мы бежим из Ялты. Бежим далеко. Мамочка, дорогая моя, ты должна быть готова к тому, что долго меня не увидишь, может быть, год или даже больше. Но я жива и здорова. Не беспокойся. Как только будет возможность, я тебе сообщу. Но не по почте, потому что письмо может случайно попасть в руки нашим врагам. Не сердись, что я не осталась дома, а убежала с Андрюшей. Я уже выросла и у меня есть возлюбленный. Поставь себя на мое место, неужели ты бы оставила папу, если бы ему грозила беда?
Мама, напоминаю: сразу сожги это письмо. Правда, можешь показать его папе, чтобы он не переживал. Тебе еще придется поехать в Симферополь и рассказать тайком правду Марии Павловне Лещинской, которая живет в Глухом переулке, дом семь. Но ни в коем случае не пиши! Ты можешь нас погубить! Потому что, если они будут думать, что мы утонули, они забудут об Андрее. Но если они догадаются, что мы бежали, они будут искать нас, как охотничьи псы. Ты меня поняла?
Прости еще раз, мамочка. До встречи.
ЛидаЗатем Лида положила второе письмо в большой конверт, а первое, предназначенное для глаз следователя, в маленький розовый. К большому письму приколола записку Андрея для тети.
Лидочка спрятала письмо под подушку, потому что услышала, что пришел папа. Она вышла из своей комнаты. Папа снимал галоши, шмыгал крупным носом и бурчал, что, если такая погода будет продолжаться, все изведутся от воспаления легких. Потом он увидел Лидочку и спросил:
– Ну как, Лев Иванович устроил тебе свидание?
Кирилл Федорович в глубине души никак не мог принять всерьез угрозу, нависшую над Андреем. Андрея он считал порядочным молодым человеком из хорошей семьи и был глубоко убежден, что порядочные молодые люди из хороших семей преступлений не совершают. А потому, будучи человеком служивым, полагал, что правда восторжествует сама собой, потому что в империи еще сохранился порядок.
– Да, папочка, я видела Андрея.
– И как он, скучает? Я думаю, надо подать прошение, чтобы до суда его отпустили. Это всегда делается.
– Следователь Вревский его не отпустит.
Отец разделся, прошел, растирая закоченевшие руки, в столовую, и мать крикнула ему из спальни, где она только что рыдала и потому не смогла его встретить, чтобы он немедленно шел мыть руки.
Свое предприятие Лида полагала осуществить вечером. Она боялась, что ее увидят, а для ее планов надо было исчезнуть загадочно. До вечера было безумно много времени, и после обеда она решила погулять по Ялте. Но не успела Горпина разлить суп из бабушкиной мейсенской супницы, как раздался звонок. Пришел встрепанный, разгневанный Лев Иванович.
