Он подмигнул навострившим уши отроковицам и молодецки расправил усы. Млава шумно выдохнула и метнулась растерянным взглядом с Анны на Арину, потом на соседок по строю, потом снова на Анну. Арина тоже уставилась на боярыню, но не растерянно, а обеспокоенно, как бы вопрошая: «А надо ли позволять воспитанницам слушать такое?» Строй девиц зашевелился, и почти все головы повернулись в сторону уж и вовсе потерявшейся Млавы. Филимон же, не обращая внимания на впечатление, которое произвели его слова на слушательниц, уверенным голосом подвел итог:
– Хорошо учишь девок, Аннушка. Правильно! Только вот давай, пристрой их сегодня еще на какие-нибудь занятия, а я попозже подойду… Недобеседовали мы с вами прошлый раз, а дело серьезное…
На этот раз Анне не пришлось притворяться, что занята чтением каких-то записей, все получилось само собой. Придя заранее в кабинет сына, она принялась перебирать берестяные грамотки, пытаясь понять, чем же таким умственным занимается здесь Михайла, что порой там чуть не по полдня проводит.
Записи можно было разделить на две главные части. Первая – хозяйственные заботы: сколь чего есть на складах, чего еще недостает, на какое время хватит имеющихся запасов и прочее в том же духе. Насколько поняла Анна, это были грамотки, писанные не самим Михайлой, а отроками из купеческого десятка, помощниками Ильи.
Вторая – перечень занятий, которые проводились в Академии. Вот тут писал сам Михайла, и, просмотрев грамотки, Анна поняла, что сыну явно не хватает времени, слишком уж многому хотел он обучить отроков. На эту мысль ее натолкнула вощанка, которую она якобы читала, когда впервые пригласила Филимона и Арину на совет. На той дощечке сын составлял расписание на несколько дней сразу и исправлял написанное множество раз.
Тут же Анна увидала сразу несколько непонятных слов: физра, полит., маск. Это, впрочем, ее не особенно удивило – новые книжные слова в устах сына давно стали делом привычным. Такие же непонятные пометки, только в гораздо большем количестве, увидела Анна и на списке отроков, обнаруженном в верхнем выдвижном ящике стола. И не только слова – напротив имен стояли разные значки: крестики, галочки, стрелки, еще что-то, чему она не могла подобрать названия. Она решила, что сын таким образом помечал особенности характера или какие-то способности у отроков. А вот еще одна вощанка…
Знакомыми литерами в разных углах дощечки Мишаня написал четыре имени: Корней, Аристарх, Настена, Нинея. От каждого имени прочерчены стрелочки к надписям… То, что это именно надписи, Анна поняла, а вот прочесть… Округлые литеры почти сплошь состояли из кружков и крючков, и не стояли отдельно, а этими самыми крючками цеплялись друг за друга.
«В слова так соединяются, что ли? А почему слова все отдельно друг от друга?[10] Что за письмо такое?»
Анне в юности приходилось видеть у отца записи, сделанные на греческом языке, а однажды батюшка для интересу показал детям грамотку с арабской вязью – ни то, ни другое не походило на слова, что Михайла начертал на вощанке.
«А может, это глаголица? Батюшка сказывал, что славяне писали ею до того, как святые Кирилл и Мефодий измыслили нынешние литеры. Или это нурманские руны? Кто же выучил Михайлу этому письму? Отец Михаил? Нинея?
Если писал, значит, размышлял о них… а ведь это, наверное, самые влиятельные люди не только в Ратном и окрестностях, а, пожалуй, во всем Погорынье. Трое – язычники, а четвертый – Корней… И зачем здесь стрелки?»
За этими раздумьями и застали Анну пришедшие Филимон и Арина. Она даже почувствовала досаду из-за того, что от интересного дела оторвали.
– Поразмыслил я, Анюта, над тем, о чем давеча толковали. – После того, как все расселись по местам, Филимон заговорил первым. – Да, поразмыслил… и выходит, что и впрямь нет в Ратном нужных нам старух. Тут ведь какое дело… суть бабья, самая глубина ее, для нашего дела помехой оказывается. Я, бабоньки, может, сейчас и обидное что для вас скажу, но вы сдержитесь. Для дела надобно обиду сдержать, иначе ничего путного у нас не выйдет. Согласны?
– Конечно, согласны, Филимон Савич… – отозвалась Анна и тут же спохватилась: посуда с медовухой и квасом так и осталась стоять на маленьком столике – Мишанины загадки отвлекли.
– Арина, налей-ка нам кваску, а наставнику Филимону – медовухи…
– Медовухи не надо! – остановил боярыню Филимон. – Не празднуем мы ничего, да и не в гостях собрались, а на совет. А вот кваску поставь, мало ли, от разговоров в горле пересохнет.
Филимон помолчал, пока на стол выставлялись кувшин и кружки, потом продолжил:
– Да… без обид, значит. Так вот: я давеча не прав был, когда говорил, что сначала надобно знать, чему учить, а только потом решать, кто учить будет. Не так все! Нам главное – наставников дельных сыскать! Вот тут у нас с вами трудности и начинаются. Из отроков мы ратников готовим, стало быть, и учить их должны ратники. Наилучшие. А из девок вы хотите баб вырастить, тоже наилучших. Но тогда учить девиц должны такие же бабы, а где ж их взять-то? – Филимон пригорюнился, а потом взглянул насмешливо на наставниц. – Ну-ка назовите мне самых лучших баб в Ратном!
Анна с Ариной переглянулись и… смолчали. Просто не нашлись с ответом.
«Загадки загадывает старый. Вопрос вроде бы и понятный, простой совсем, но поди ответь на него… Ну потребовал бы он назвать самых красивых, или самых хозяйственных, или… еще что-то такое же – поспорили бы, но назвали. Как определить, кто из баб лучше, кто хуже? И в чем? А лучшие ратники – они в чем лучшие? Вон Фрол – из лучших ратников был, а мужем… Ладно, не надо о покойном».
– Молчите? – судя по тону, Филимон был доволен тем, что не услышал ответа на свой вопрос. – И правильно молчите! Невозможно лучших баб назвать никому и никогда! Вот так! Спросите: почему? Отвечу! Потому что бабы строем не воюют!
«Бабы? Строем? Да бабам вообще воевать невместно!»
Анна с Ариной снова переглянулись, и обе поняли, что ничего не поняли, а Филимон, оглядев собеседниц, довольно ухмыльнулся и продолжил:
– Вижу, что непонятно, но вот сейчас объясню, и согласитесь. Непременно согласитесь! За что соперничают отроки? Да и мужи тоже, хоть и не так явно. За первенство! Либо за первенство вообще, чтобы, значит, над всеми остальными подняться… ну как Корней, к примеру, либо за первенство в чем-то одном: стать лучшим мечником, лучшим лучником, лучшим наездником… и все такое прочее. Чтобы равных ему не было!
«Это да, тут он прав. Из кожи готовы выпрыгнуть, лишь бы отличиться! Кто чем… Корней вон еще одну причину для гордости нашел: на старости лет молодую бабу обрюхатил и петухом ходит… И ведь завидуют ему!»
