На листе значились четыре названия. Под каждым из них находилась информация о количестве пахотной земли, количестве дворов и наличии тягла и прочей скотины в каждом дворе. Хозяева дворов были записаны поименно, а рядом – приписка о количестве детей и их возрасте. После этой информации данные об урожаях за последние три года смотрелись совсем уж обыденно. Сашке оставалось только в очередной раз удивиться организационным способностям этой женщины и восхититься ею. Он выбрал деревню, где сумма всех трех урожаев была наивысшей, и спросил:
– Путилки… Где это?
– Самую дальнюю выбрал, верст двадцать от нас, – прокомментировала Марья Ивановна. – Есть и поближе.
– Зато урожаи самые богатые, – объяснил свой выбор Сашка. – Так как туда ехать?
– Сейчас, чертеж достану. – Марья Ивановна вновь полезла в свой стол, покопалась там и извлекла сложенную в несколько раз карту. Развернула, расстелила ее на столе. Отстранясь назад и подслеповато щурясь, принялась водить пальцем по карте. – Подойди погляди сам, я что-то не разберу – мелковато написано. – (Сашка подошел и стал сбоку от стола, следя за ее пальцем.) – Надо ехать по Волоколамскому тракту. Тушино проезжаешь и… – Тут она оторвала взгляд от карты и, поворотившись к сыну, подняла голову вверх: – Так ты знал, негодник, да? Потому и выбрал? Опять, значит, собираешься у Тютчевых в имении пропадать?
– Как Бог свят! – Сашка перекрестился. – Ничего я не знал, матушка. Так где эти самые Путилки?
– Вот! – Она ткнула пальцем в карту. – А я, дура, все-таки надеялась, что ты в родном доме жить будешь.
Деревня Путилки находилась на берегу Сходни, примерно на том же расстоянии от Сходненского ковша, где река делала сотни петель и зигзагов, что и Ольгино Тушино, но выше по течению. То есть эти места находились довольно-таки недалеко друг от друга. То, что Адаш будет с ним теперь, когда самым наиплотнейшим образом надо браться за портал, через который шныряют «рыбасоиды», обрадовало Сашку до чрезвычайности. Адаш и плечо подставит, и прикроет, когда нужно, да и совет толковый дать может.
В связи с пресловутым порталом пожалеть оставалось лишь об одном – о том, что рядом нет дьяка Безуглого с его сыскарями. Больше его о Сходненском ковше и портале, в нем открывающемся, не знал, пожалуй, никто. Но где теперь искать старого мастера интриг и тайных дел? Наверняка великий князь не обошел своим вниманием столь полезного человека. Такими кадрами не бросаются. Руководит, наверное, у Дмитрия разведкой или иностранными делами. А может, и еще чем-нибудь.
Сашка склонился к Марье Ивановне, обнял за плечи и поцеловал в висок.
– Матушка, я и дома буду бывать. Понимаете, дело не только в Ольге, хотя и в Ольге, конечно, тоже… – Он несколько замялся, соображая, как ей сказать о портале и своем интересе к нему. – Вот здесь… – Сашка показал пальцем на карте, – находится такая штука…
– «Чертово окно», – уверенно сказала Марья Ивановна, разрешив тем самым Сашкины сомнения. – Через него и Некомат от вас сбежал.
– О-откуда вы знаете? – Сашкиному изумлению не было предела.
– Гаврила Иванович мне по секрету рассказал.
– Какой еще Гаврила Иваныч? Безуглый, что ли?
– Он самый. Прошедшей зимой князь Димитрий своим указом воинский приказ в Кострому перевел, а приказ Гаврилы Ивановича ликвидировал. Вот он и остался без службы. Похоже, не смог великий князь ему простить, что слишком близок он был с тобой. А я подумала, что негоже такого человека, как Гаврила Иванович, на произвол судьбы бросать. Вот и пристроила его у себя.
– Матушка…
– Я ему говорю: «Отдыхай, Гаврила Иванович, жди, пока сынок мой выздоровеет». А он, такой неугомонный, отвечает: «Не могу без работы сидеть». Вот… – Она указала на карту. – Чертеж, думаешь, кто делал? Он. Учет по всем хозяйственным делам в порядок привел. А эта вот бумага? – Она придвинула к Сашке список. – Его рук дело. Не узнаешь почерк?
«Точно, его рука, – наконец-то сообразил Сашка. – Ай да матушка, ай да Марья Ивановна! Клад, а не женщина!» Сашка снова нагнулся и чмокнул ее.
– Вы, оказывается, и без моих объяснений все знаете. Мне, кровь из носу, Некомата найти надо и вместе со всей его компанией изничтожить.
– А может, ну его, этого Некомата… А, сынок?
– Нет, матушка, не получится. У нас с ним так: либо он меня, либо я его.
– Так ведь опасно же, Тимоша, – взмолилась Марья Ивановна. – С нечистой силой-то связываться! – Она с испугом перекрестилась.
– Не опаснее, чем на войне. Да и заговоренный я. Меня молитва ваша хранит и от булата, и от нечистой силы. – Он вновь поцеловал ее. – Так я побежал к Адашу? – Уже в дверях он спохватился: – Где ж его искать?
– В гостевом доме он…
Тимофей убежал, а Марья Ивановна вслед ему еще долго крестила воздух мелкими быстрыми крестиками.
Взлетев на крыльцо гостевого дома, Сашка вознамерился возвестить о своем приходе солидным стуком в дверь, но она открылась от первого же легкого касания. Пригнувшись, он прошел в сени. Дверь в горницу была распахнута, открывая вошедшему довольно-таки грустную картинку. У окна за пустым обеденным столом сидел Адаш, низко понурив голову, а перед ним стояла на столе его знаменитая походная фляга. Даже случайному человеку, незнакомому с бывшим ордынским мурзой, командовавшим личной царской сотней, и бывшим главным воинским проверщиком в великокняжеском войске, и тому хватило бы одного взгляда, чтобы понять, что пьет этот усатый здоровяк из бывших явно не от радости.
– Смир-рна-а! – что есть мочи рявкнул Сашка, заставив зазвенеть тоненьким, уходящим в ультразвук звоном, все стекла в доме.
Армейский инстинкт повиновения, вбиваемый в каждого солдата буквально с первого дня службы, взметнул старого вояку на ноги, заставив подтянуть живот и выпятить вперед грудь. Пару мгновений он, ошарашенный грозной командой, внезапно пробудившей в нем дремавшие инстинкты, выпучив глаза, таращился на Сашку, после чего, расслабившись, протянул к нему руки, улыбнувшись во всю ширь своей богатырской улыбки.
– Тимофе-е-ей Васильевич… Г-гы, ну ты и шутник!
Оценить подобную шутку мог только настоящий воин. Порой всяким штатским штафиркам кажется, что армейский юмор, мягко говоря, несколько своеобразен, и что проистекает это от того, что люди военные, некоторым образом, гм-м, гм-м… недостаточно интеллектуально развиты. Заверяю вас, что это полная чушь! Просто жизнь у них такая… своеобразная. Ведь недаром гласит армейская народная мудрость: «Кто в армии служил, тот в цирке не смеется».
Сашка подошел к Адашу, и они крепко, по-мужски, обнялись так, как могут обниматься только однополчане, съевшие вместе не один пуд соли и не единожды вместе ходившие по узенькой полоске, отделяющей жизнь от смерти.
