Убив Секста Помпония, я очнулся гребцом Тавром. Помните, я рассказывал о судне? Хозяин Тавра был доволен рабами: команда выгребла в бурю. По прибытии в порт гребцов досыта накормили и дали им вина. Дело было вечером, перевод рабов в эргастул отложили. Это стало серьезной ошибкой. Выпив, гребцы захотели добавки, да только дать ее было некому. Мальчик-ассенизатор добыл ключи, гребцы освободились от общей цепи – личные им давно не мешали, и сошли на берег. Денег на выпивку у них, естественно, не было, добывали ее, грабя таверны. Кабатчики вызвали портовую стражу, но гребцы, мужики не слабые, к тому же порядком пьяные, с помехой сладили быстро: кого прогнали, кого прибили лавками и ножками от табуретов. Победив в схватке, гребцы продолжили пить и уснули, где сморил их хмель. На рассвете их повязали. В этот миг я стал Тавром.
Приговор римского префекта был скорым – на крест! Хозяин наш хлопотал и суетился – потерять столько рабов! – но префект даже слушать не стал. Римляне придумали много забавных вещей, в том числе эту казнь. Когда человека вешают на крест, тело его опускается, он не может дышать. Чтоб вдохнуть, надо приподняться. Для чего опереться на подставку в ногах (если она есть) или же на гвоздь, которым приколотили к кресту твои ступни. Сказать, что это больно, означает ничего не сказать. Если даже есть подставка, к кресту прибиты руки. При каждом подъеме для вздоха, кисть поворачивается вокруг вбитого в нее гвоздя. В античном мире гвозди делали не из проволоки, их ковали в кузнях, и гвозди выходили четырехгранными. Человек в состоянии отказаться от воды и пищи, но от желания дышать отказаться невозможно. Десять-двенадцать раз в минуту, если очень себя контролировать – пять-шесть. Живым мясом вокруг граненых гвоздей… Остроумно и экономно: казненный сам себя истязает. А чтоб он не умер раньше времени, специально приставленный солдат поит распятых, поднося на острие копья губку с водой. Хлебни, сердешный…
Умному достаточно одного урока. Впредь я твердо следовал указаниям пифии, но долго в телах не задерживался. Я всегда попадал на войну (эпизод с гребцом был исключением), а жизнь у солдата на войне короткая. Кем я только не был! Греческим гоплитом в битве с персами, крестоносцем в войске короля Балдуина, немецким наемником периода религиозных войн и английским лейтенантом в Индии… Дважды воевал в России – в 1812 году и в 1941-м… На своей стороне, разумеется, иначе, не задумываясь, повторил бы судьбу Секста Помпония. Меня резали, рубили, протыкали копьем и расстреливали картечью… Я не оставался в долгу.
Поначалу чужое тело смущало меня. Выгонять хозяев из дома некрасиво. Я получал не только чью-то силу и молодость, но и навыки владения оружием, говорил на языках, которые знал прежний хозяин. Однако, сопоставив ряд фактов, я понял: владельцы тел перед заселением были мертвы. Гость просил позволения войти, но дом оказался пуст…
Голоса…
– Вы не видите: он спит!
– Разбудите! Дело не терпит отлагательства!
– Прапорщик третьего дня перенес тяжелую контузию.
– Это не важно!
– Я возражаю!..
Не отвяжутся… Господи, как трещит голова! Решительно отбрасываю одеяло, сажусь! Уф! В палате двое: Рапота и незнакомый офицер с двумя звездочками на погоне. Подпоручик. Тоненькие усики на верхней губе, тоненькие ножки в начищенных до блеска сапожках. На сапожках шпоры: не поручик – корнет.
– Господин прапорщик?!
– С вашего позволения, господа, я оденусь. Не привык встречать гостей неглиже.
Пока одеваюсь, корнет нервно вышагивает по палате. Нечаянный визит связан со вчерашним событием – это к гадалке не ходи. Наконец последние пуговицы застегнуты.
– Прапорщик Красовский?
– Он самый.
– Корнет Лисицкий. У меня к вам дело чрезвычайной важности. Вчера вы оскорбили словом и действие князя Бельского…
– Неужели?
Приятно видеть недоумение на напыщенном личике.
– Вы хотите сказать, оскорбления не было?
– Совсем нет. По моему мнению, оскорбить такого мерзавца, как штабс-ротмистр, попросту невозможно. Грязь к грязи не пристает.
Так, в зобу дыханье сперло. Люблю окорачивать жеребчиков.
– Вчера штабс-ротмистр пытался изнасиловать сестру милосердия Ольгу Матвеевну Розенфельд, – это Рапота. – Если б не вмешательство прапорщика…
Жеребчик хоть бы глазом моргнул – в курсе. Та-ак, здесь другая игра.
– В любом случае прапорщик не имел права. Я уполномочен передать вам, господин Красовский, вызов от князя Бельского. А так же вам, поручик!
– Ему-то за что? Не оскорблял…
– Стал свидетелем, но не предпринял мер.
Ах, вот что?
– Тяжесть нанесенных оскорблений заставляет князя требовать удовлетворения немедленно. За оградой ждут экипажи. Ехать недалеко, поэтому врач не нужен. (Правильно, зачем лишний свидетель?) Если вы уклонитесь…
– Нельзя отказывать таким людям.
– Оставьте свои шуточки, прапорщик!
– Я серьезно.
– А вы, поручик?
– Принимаю!
– Едем!
Нагло разваливаюсь на койке. Жеребчик опять в недоумении.
– Насколько помню, корнет, за мной выбор оружия?
– Плохо помните! Право выбора оружия за оскорбленной стороной! А поскольку вид оскорбления самый тяжкий, князь имеет право диктовать условия дуэли.
Вон оно как, Петрович! Они меня за идиота держат?
– Знаете что, корнет? Катитесь вы со своим князем и его оскорблением куда дальше!
Столбняк. Мягше с людьми надо быть, господин корнет, мягше.
– Так вы уклоняетесь от дуэли? В таком случае я…
– Если вы сделаете шаг, корнет, я выброшу вас в окно. Вы имели счастье лицезреть князя? Спешу заверить: тоже будет и вам. Я не люблю насильников и хамов. Ваш протеже получил по заслугам. Или мы будем стреляться на моих условиях или князь Бельский пойдет под суд. Понятно?
– Чего вы хотите?
Как-то быстро он сдулся.
– Право выбора оружия.
– В нашем экипаже револьверы и шашки. Что предпочитаете?
– Винтовку!
Не ждали-с?
– Позвольте, как винтовку?
– Таково мое желание.
– У нас нет винтовок! – он почти кричит.
– Так озаботьтесь, чтоб были. Даю полчаса! – достаю часы и демонстративно смотрю на циферблат. – Если через тридцать минут не явитесь, буду считать: от дуэли уклонились. Со всеми вытекающими…
Мгновение он колеблется, затем срывается и исчезает за дверью.
– Почему винтовка, Павел?
Достаю из кармана "браунинг".
– Прицелься!
Сергей зажмуривает левый глаз. Пистолетик пляшет в руке. Забираю оружие.
– Вчера мы слегка выпили, не так ли?
– А винтовка?
– У нее приклад.
– Почему полчаса?
– За это время они ничего не успеют: ни подточить боек, ни испортить патроны.
