Саркисов молчал. Берия и сам знал, что если вызов срочный, незапланированный, то и Поскребышев его причины также мог не знать. Значит произошло что-то очень важное. Но что? Все, что происходит в стране, он знает первый. Это закон для его людей. Доложили бы дежурные или тот же Саркисов. Но те молчали. Верховный что-то чудит.
Или все же произошло? На месте разберусь, выкручусь, как было не раз.
— Хорошо, Рафаэль. Буду.
Берия все же опоздал. Куранты пробили 17.00, когда его машина влетела через Спасские ворота на территорию Кремля. В приемной, кроме Поскребышева, личного секретаря Сталина, находился еще генерал армии Рокоссовский. Он стоял у окна и ожидал вызова. Появление Берии его не удивило. Ни один мускул не дрогнул на его лице, хотя чувствовалось его внутреннее волнение. Не каждый день с передовой вызывают к товарищу Сталину. Наоборот, нервничал Берия.
— Что случилось, Константин Константинович? — спросил на ходу нарком НКВД, пожимая руку генералу.
— Увидим, — уклончиво ответил Рокоссовский, не желая вступать в разговор, отмечая про себя влажную ладонь Берия.
Поскребышев только добавил: — Вас уже ждут, Лаврентий Павлович.
— А-а, разберемся, — махнул недовольно рукой тот и вошел в кабинет Сталина.
Профессиональный ум высокого функционера сразу подметил отсутствие в кабинете членов Государственного Комитета Обороны. За столом сидели только военные маршалы Жуков и Василевский и ближе к двери генерал-лейтенант Абакумов. Присутствие Абакумова в кабинете моментально привело его в легкое раздражение. Ему не нравилось показное рвение в работе начальника Главного управления контрразведки СМЕРШ.
Значит причина вызова – что-то случилось на фронте, а не в его епархии. Берия чуть повеселел. Его ранг и положение были выше приглашенных военных. Его лицо посветлело, движения стали более уверенными. Поздоровавшись, он хотел было сесть напротив Жукова, ближе к Сталину. Но тот, сверкнув холодным взглядом, придержал его чуть поднятой рукой.
— Лаврентий, ты так спешил, что опоздал. Неужели есть дела важнее, чем совещание у товарища Сталина?
Берия побледнел, снял пенсне и, не раздумывая, ответил, — извините, товарищ Сталин, немного опоздал, с шарашкой одной разбирался.
— Вот как, — ухмыльнулся Сталин, — так с Парашкой или с Машкой, Лаврентий?
После чего Сталин медленно обвел тяжелым взглядом военачальников. Те сидели молча, не поддались на шутку Сталина.
Абакумов, сидящий ближе к выходу, еще больше вжался в стул, дабы не выглядеть таким большим перед Сталиным. Он его панически боялся. Особенно когда тот долго и мрачно смотрел на него.
Берия стоял вытянувшись перед Сталиным и не отводил от него взгляда, руки же от волнения не находили места. Надо было отвечать. Пауза затягивалась. — В Лефортово ездил, товарищ Сталин, — наконец прозвучал его ответ. Он решил не отступать от принятой версии и идти до конца, — с конструкторами разбирался. Доложу позже.
— Хорошо, Лаврентий, присаживайся, — Сталин был по-прежнему, чернее тучи. — В ногах правды нэт. Не сюда, Лаврентий. Рядом с Абакумовым. Ви сегодня ответ будете держать.
«За что попал в немилость к товарищу Сталину? Что же случилось? Ну, Абакумыч, ты меня еще плохо знаешь. Полез к Сталину, а мне не доложил», — Берия полоснул того недобрыми, злыми глазами и сел за стол. Голова раскалывалась от непонятной ситуации.
Сталин тем временем взял трубку набил ее табаком, медленно раскурил, поднялся, прошелся к окну и, находясь в тяжелом раздумье, сделал несколько затяжек. Легкий сизоватый дымок «Герцеговины флор» обволакивал его чуть согбенную невысокую фигуру, одетую в серо-зеленый френч. В кабинете воцарилась небывалая тишина, только тихие шаркающие шаги думающего вождя. Затем Сталин обвел немигающим тяжелым взглядом сидящих военных, как бы присматриваясь к ним, как школярам, с кого бы начать первым опрос. Взгляд остановился на середине стола.
— Товарищ Василевский.
— Я, товарищ Сталин, — начальник Генерального штаба молодцевато вскочил из-за стола.
— Ви составляли докладную записку о провале первой стадии операции «Багратион».
— Да, товарищ Сталин. Составлял Генштаб.
— Ви и разрабатывали операцию и до командующих фронтов доводили?
— Так точно, товарищ Сталин. Директива Ставки Верховного главнокомандования передана в войска 31 мая. После того как план операции «Багратион» детально был утвержден на совещании у вас 22–23 мая этого года.
— Ви хорошо подготовили план операции? Достаточно сил у нас для наступления по всем фронтам?
— По замыслу операции создан перевес в живой силе в два с половиной раза. В танках и самоходной артиллерии почти в семь раз, в авиации в четыре раза.
— Так почему еще не взят Витебск? — Сталин сверлил черными глазами маршала. — Ви куратор 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов. Ви что, слабее Рейнгарда и Гольвицера? А что скажет товарищ Жуков? — Сталин не дал сказать Василевскому и перевел свой мрачный колючий взгляд на маршала. — Река Друть вам не по зубам, товарищ маршал? Армии Романенко и Горбатова обосрались?
У Жукова заиграли желваки, он решительно поднялся, вплотную придвинулся к столу, подав тело вперед. — Два дня, товарищ Сталин, и 9-я армия генерала Йордана будет окружена под Бобруйском.
— На сколько дней ви опоздали с окружением Йордана, товарищ Жуков?
— На пять дней, товарищ Верховный главнокомандующий.
— А ви знаете, что Модель уже перебросил 5-ю танковую дивизию из Северной Украины? У него несколько батальонов «Тигров» и «Пантер».
— У нас достаточно сил, чтобы разбить их, товарищ Сталин, — медленно, делая ударение на каждом слове, проговорил Жуков, — и мы их непременно разобьем.
— А Рокоссовский, где этот гений двойных ударов? — Сталин зловеще посмотрел на дверь. — Позови его сюда, товарищ Абакумов.
— Слушаюсь, товарищ Сталин, — Абакумов выскочил, чуть не сшиб дверь могучим плечом. Через несколько секунд перед Сталиным стояли два генерала ростом один в один. Косая сажень в плечах. Ждали, что скажет хозяин главного кабинета страны.
Сталин махнул чуть рукой, дав понять Абакумову сесть.
— Константин Константинович, — Сталин, не меняясь в лице тихим тоном, леденящим сердце, с прищуром в глазах, обратился к Рокоссовскому, — так что главнее, один удар или два?
Рокоссовский догадывался о причинах вызова в Ставку. Наступление под Рогачевым и Паричами не имело должного развития, шло c отставанием от утвержденного плана. Упор делался на то, что немцы не разгадают их замысла двинуть танки через болота, будут ждать на сухих танкопроходимых местах. Но, в нарушение своих доктрин, немцы устроили плотную засаду 1-му гвардейскому корпусу Панова. Были огромные потери.
— Товарищ Сталин, — Рокоссовский выждал паузу. — Намеченные и разработанные два главных удара были правильным решением Военного совета фронта. Я не отступлю от своих слов.
— Так где ваши хваленые победы, товарищ Рокоссовский? За две недели ви продвинулись на 50-70 километров. Потопили сотни машин. Это что, игра в кошки-мышки?
— Отставание от плана есть, товарищ Сталин. Но перелом наметился. Наши танки с юга ворвутся в Минск 12 июля.
— Я спрашиваю, почему ви сорвали план? Где ваши хваленые наступления? — не дав Рокоссовскому ответить, посадив его, Сталин редкими шагами прошелся до своего рабочего места и вновь обвел всех военных долгим немигающим взглядом. Словно черная грозовая туча накрыла всех, готовая разразится бурей. — В чем причины неудач? Я спрашиваю вас?
Сталин потухшей трубкой вновь указал на начальника Генерального штаба. — Ви, товарищ Василевский, как думаете? Не торопитесь с ответом.
Василевский поднялся, кашлянул, посмотрел на маршала Жукова, как бы ища поддержки, затем выпрямился и стал говорить, глядя на Сталина. — По докладам из фронтов, особенно это касается 1-го Белорусского фронта, на момент начала операции «Багратион» немцам удалось вывести пехоту в укрытия, а артиллерийские расчеты и гаубичные батареи на запасные позиции. Бомбовые и штурмовые удары авиации не принесли должного результата. На основных танкоударных направлениях немцами были созданы артиллерийские ловушки. В этих целях использовались введенные подкрепления, а также пристрелянные танковые позиции. Даже засада была устроена там, где по нашему мнению не должно ее быть: в болотонепроходимых местах, куда через проложенные гати командарм Батов послал 1-й танковый корпус Панова. Бронетанковые части понесли большие потери. Складывается мнение, что враг тщательно подготовился и ожидал наступления.
— Так ви хотите сказать, что в Генштабе появился крот? — Сталин вытаращил глаза от удивления.
В Кремлевском кабинете повисло гробовое молчание. Военные старались не смотреть на Сталина. Берия, как главный опричник Сталина, вскочил из-за стола и всем своим видом показывал, что готов немедленно действовать по четко отработанной схеме. Он ждал команды вождя, «Лаврентий, разберись!»
