Колдунья словно прочитала мысли императора. А может, и в самом деле прочитала, чем черт не шутит. Базилевс принял горделиво-усталую позу. О чем речь-то идет? Всего лишь о голове врага, Хрисохира.
— Да, — кивнула Гездемона. — Сначала давай о деле.
Император вскинул брови. Сначала? Однако…
— Мне понадобятся для колдовства кое-какие вещи.
— Ты получишь все.
— Речь идет о… — Колдунья замялась. — О не совсем обычных вещах.
— Не тяни, женщина! — нахмурился базилёвс.
— Хорошо. — Ведьма зачем-то оглянулась и перечислила, понизив голос: — Мне нужны сушеные кишки крокодила, рог белого носорога, кал бегемота и семь свежих сердец некрещеных младенцев.
Император даже не вздрогнул и, похоже, ничуть не удивился. Подняв руку, потянул за шелковый шнур. Где-то в отдалении прозвучал серебряный звон колокольчика, и в алькове бесплотной тенью возник евнух Кесарион.
— Повтори ему, ведьма.
Гездемона перечислила. Внимательно выслушав ее, скопец кивнул и вопросительно взглянул на императора.
— К какому времени нужно все перечисленное?
— К сегодняшней ночи, — ухмыльнулся базилевс. — Ты сама-то успеешь приготовиться?
— Успею. — Гездемона кивнула. — Лишь бы не подвел скопец.
— Не подведет, — успокоил Василий. — Колдовать будешь здесь, в одном из дворцовых покоев. В Большом дворце найдется укромное место. Нужны ли тебе помощники?
— Нет, я одна.
— Тем лучше… Ну, чего же ты ждешь, скопец? Кесарион поклонился и выскользнул из покоев Сигмы так же бесшумно, как и пришел. За ним через некоторое время вышел и базилевс, оставив колдунью дожидаться ночи в перистиле.
Выйдя из дворца, Кесарион миновал ипподром, затем форум Константина, украшенный беломраморными статуями и портиками, и повернул налево, к гавани Золотой Рог, где любил ошиваться в вечернее время всякий шебутной народец. Ни рог белого носорога, ни кишки крокодила не вызвали у евнуха особых проблем, как, впрочем, и сердца некрещеных младенцев — мало ли в городе беременных шлюх, мечтающих избавиться от ребенка? — а вот что касается кала бегемота — тут следовало подумать, что скопец и делал, огибая площадь Феодосия по прилегающей широкой дугой улице. Да, это задача, где разыскать этот самый кал? Был, правда, один бегемот в императорском зверинце, так тот давно сдох от старости еще при прежнем базилевсе, Михаиле. Может, заменить сей труднодоставаемый предмет конским каштаном или навозной лепешкой? Интересно, сама-то колдунья знает, как он выглядит, этот бегемотий кал? Пропустив пронесшихся мимо всадников — хорошо, не ограбили, впрочем, попробовали бы! — Кесарион, прибавив шагу, вышел к воротам.
Ночь выдалась лунная, светлая. На черном бархате неба посверкивали звезды, отражаясь в темной воде Босфора. Стройные кипарисы, аккуратными рядами росшие по периметру стен, окружали императорский сад, куда выходили портики дворцов: Триконха, Мистериона, Магнавры. За садом, на заднем дворе, были еще помещения — для особо приближенных к базилевсу людей. Скрытые густым кустарником, помещения эти — скромные, богато отделанные лишь изнутри — не бросались в глаза, и немногие посетители дворца знали о том, что они были. В одно из таких небольших, отдельно стоящих зданий и поспешал, еле дождавшись ночи, император Василий. Великий искус одолевал душу Македонца, и без того погрязшую в невежестве и мраке. Покончить со своим могущественным врагом с помощью колдовства… да хоть с помощью самого дьявола! Раз даже любимый зять Христофор не может справиться с еретиками. Пусть колдовством, пусть… Лишь бы колдунья не подвела. Лишь бы…
В кустах возникла жирная фигура скопца.
— Мы ждем тебя, величайший!
Базилевс хохотнул:
— Считай — дождались.
Отстранив евнуха, он нетерпеливо переступил порог покоев и замер. Небольшая, почти полностью погруженная во тьму комната была освещена лишь тусклым светильником, бросавшим на стены и потолок желто-зеленые отблески. Сразу же перед входом на жаровне кипело в котле какое-то омерзительно пахнущее варево, за ним, на плоской сковороде, лежало несколько кровавых комочков.
«Сердца, — подходя ближе, догадался Василий. — Однако где же колдунья?»
Гездемона возникла внезапно, непонятно откуда, словно проявилась вдруг в темноте. Скорее всего, просто скинула черную, скрывающую тело, накидку и, обнаженная, подошла к котелку. Соски ее и плоский живот были щедро измазаны кровью. Нагнувшись, ведьма ничтоже сумняшеся зачерпнула рукой кипящее варево и, отпив, побрызгала на три стороны. Потом схватила лежавший в углу бубен, выгнулась и забилась в судорогах, стуча в бубен все быстрее и быстрее.
— О, Кром! — завывая, повторяла она. — О, Кром! О, Кром Кройх…
Император отпрянул, ужаснувшись, — что за демонов здесь вызывает ведьма? Потом успокоился — пусть, если это поможет убить врага. Пусть…
— О, Кром, — крутясь на левой ноге, завывала Гездемона. — О, могучий повелитель. О, богиня Дану, о, Дагд, о, Морриган…
Все быстрее крутилась ведьма, смоченные какой-то маслянистой жидкостью волосы ее растрепались, на губах выступила желтая пена.
— О, Кром! О, Кром Кройх!
Базилевс прикрыл глаза рукой. Звуки бубна внезапно стихли. Колдунья, повалившись на левый бок, протянула руку к сердцам. Взяла одно, надкусила и, встав, выплюнула откушенный кусок в варево. То же проделала и с остальными сердцами, а потом вдруг опустилась на колени, подползла к императору и бесстыдно выгнулась.
— Возьми меня, мой господин!
Базилевс почувствовал нахлынувшее на него любовное томление. Все-таки она была очень красива, эта молодая ведьма. Точеное лицо, стройное упругое тело, твердые соски, испачканные кровью. В этом было что-то пикантное…
Император зарычал и, сбросив одежду, навалился на Гездемону, обхватил руками, чувствуя вместо шелковистого тепла кожи мраморный замогильный холод…
— О, Кром Кройх!
Сколько себя помнил, Пулад всегда хотел жить богато и славно. Нет, под славой он разумел вовсе не военные походы, а исключительно роскошь, пиры и многочисленных любовниц, которых был долго лишен, попав в плен к еретикам. Близко сойдясь с Хрисохиром, хитрый ромей, казалось бы, мог вздохнуть свободнее, да не тут-то было. Ну где там показному аскетизму Тефрики до утонченного разврата столицы мира! Слава Богу — нет, Сатане! — Хрисохир в последнее время стал проявлять несвойственный ему прежде пыл, возжаждав развлечений самого нехорошего плана. Ну, это он такой сейчас, а как поведет себя, став императором? Да и станет ли? Вряд ли еретики смогут победить империю, Пулад знал это лучше многих других — ведь он был ромеем, воевавшим в императорском войске, и он же стал приближенным еретика Хрисохира. Он имел возможность сравнивать, и сравнение это, по большому-то счету, было вовсе не в пользу апостольских братьев. Разве что гонору у них было больше, ну, это после побед, ясно. Да, еретики разграбили Никею, Никомидию, Эфес, но в действие против них вступили только лишь восточные силы империи под командованием зятя базилевса Христофора, а ведь были еще западные, были союзники, были легионы не знающих смерти катафрактов — закованных в сталь имперских всадников. И был огненосный флот! Флот империи, пожалуй, не знал себе равных. И самое главное — ромеи были богаты, очень богаты, просто бесстыдно богаты, хозяйство было на подъеме, тут соотношение совсем не в пользу еретиков. А кто сильнее деньгами — тот сильнее всегда! А что еретики захватили Никею… Так одно дело — тактический успех, и совсем другое — стратегия, уж в этом-то Пулад разбирался.
Что такое?
Услышав приближающиеся шаги, ромей выглянул из шатра. Хрисохир? Нет, вождь спит в центре лагеря, а он, Пулад, должен присматривать за часовыми, чтоб не заснули, собаки…
— Господин, — тихо окликнул подошедший — ромей узнал Истому.
— Чего тебе? Кто-то пробрался к обозу с тайным умыслом?
— Нет, скорей, не к обозу. Там купец из Смирны, говорит, что тебя хорошо знает.
— Меня?
— Наверное, надеется выгодно сбыть свой товар.
— Еще бы! — Пулад усмехнулся, накинул на плечи длинную шерстяную мантию. — Пошли посмотрим, что там у вас за купец.
Они прошли на окраину лагеря. У возов горел небольшой костерок, около которого сидели двое — варяг Лейв и незнакомец в плаще с накинутым на голову капюшоном. Пулад подошел ближе.
— Ты, что ли, купец?
Ничего не ответив, сидевший у костра человек поднялся, откинул с головы капюшон. Красивое лицо ромея вдруг исказилось страхом.
— Никомед!
— Вижу, узнал. — Никомед улыбнулся в бороду.
— Если ты пришел меня убить, я подниму тревогу, — оглядываясь, быстро предупредил Пулад.
— Не успеешь! — осклабился Никомед, и Пулад почувствовал, как кто-то схватил его за руки. Обернулся — ну да, это они — Истома с варягом. Иуды!
