– Да кто вы такой, чтобы решать? – едва сдерживаюсь я, опешив от таких заявлений. Очень хочется, ну прям невыносимо, заскрежетать зубами в бессилии. Но я держу себя в руках. Дышу, считаю про себя до десяти и держу… – Вы не имеете права распоряжаться моей жизнью.
– С недавних пор имею, – невозмутимо заявляет он, откидываясь на спинку кресла. – И это право ты дала мне сама.
Последняя фраза звучит настолько многозначительно, что я в недоумении вскидываю брови. Когда это я умудрилась такое провернуть? Я пока на память не жалуюсь, и, несмотря на обморок, четко помню, что мы с ним лишь несколькими фразами перекинулись во время операции, не больше… Обмануть меня задумал? Не удастся! Я уже научена горьким опытом
– Я вам ничего не давала, – уже более спокойным тоном произношу. С такими можно лишь только так говорить – выдержано, рассудительно, не впадая в эмоции… – Не надо мне лгать.
Но потом до меня доходят и другие его слова… Странные. Непонятные. Пугающие.
– В каком смысле – “ваш мир”? Он что не ваш мир? – едва слышно спрашиваю.
Боже мой! А вдруг он болен? У него расстройство психики? Вдруг мы оба сейчас в учреждении для душевнобольных?
– В прямом, – сверкает глазами Рейнхард. – Твой мир – не мой. Ты с Земли. Я с Эрдлиха. Мы все с Эрдлиха, – обводит он рукой остальных присутствующих тут, о которых я уже успела забыть. – Более того, ты теперь тоже на Эрдлихе. Поэтому-то для тебя домой дорога закрыта.
Я обвожу глазами комнату, в которой нахожусь. Такую необыкновенную, непривычную. Немого вычурную и обставленную антикварной мебелью, которую я только видела на фотографиях и в картинках. Смотрю на старичков, которые в ответ неловко отводят взгляд. Один одет в старомодный костюм черного цвета, второй в атласный домашний халат с причудливыми узорами.
Я понимаю, что все можно подстроить, все можно сыграть, нанять актеров, сделать декорации… Но где-то глубоко в душе уже знаю, что они не врут. И все, что меня окружает настоящее, всамделишнее. Я по-настоящему в другом мире.
– Я совсем не могу вернуться домой? – шокировано шепчу, чувствуя, как накрывает меня глухой беспросветной тоской. Неужели надежды нет? Совсем… Никакой…
– Не можешь, – качает головой Рейнхард, и в его глазах мелькает едва заметное сочувствие. – Но даже если бы могла, я все равно бы тебя не отпустил.
Эти слова, словно шелковая удавка стягивают горло, душат, не позволяют сделать вдох. Все было напрасно. Я спаслась от одних мерзавцев, чтобы попасть в руки к другим. Наивная, доверчивая дура. Вот кто я.
– Жалеешь, что меня спасла? – криво улыбается мужчина, показывая белые, чуть удлиненные острые клыки.
– Нет, – тихо отвечаю, опуская взгляд. – Любая жизнь стоит, чтоб ее спасали.
Любая, и его в том числе… Но я все равно не могу смириться со своим положением. Хотя, ему об этом знать не обязательно.
Глава 15
Позволяю себя снова уложить на софу, пока лекарь водит над моим телом руками, напоминая тех магов-шарлатанов, которых показывают по телевизору. Но у этого нет ни зеркал, ни ящиков с двойным дном. Он просто проводит надо мной ладонями, из которых исходит приятное умиротворяющее тепло, останавливаясь в местах, где повреждена кожа.
Мне хочется ущипнуть себя, и побольнее, чтобы убедиться, что это не сон, но такие жертвы ни к чему. Лодыжка ныла, не прекращая, и я прекрасно чувствовала боль, которой теперь нет. Можно было бы списать эффект на незаметно примененное ко мне обезболивающее, но, как объяснить затягивающиеся на моих глазах мелкие порезы?
Значит, они еще и маги. Час от часу не легче. Как от таких спасаться? Оборотни и маги…
В то, что мне в бреду привиделся волк в пещере, я уже не верю. Тем более, когда не единожды намекалось, что я простой хрупкий человек, сложить дважды два не составляет труда. Они, выходит, не человеки.
Мне не остается ничего другого, как тихо лежать, прислушиваясь к ощущениям, и думать, что делать дальше. Надеюсь, оборотни мысли читать не умеют… Что удивительно, но Рейнхард, несмотря на нашу перепалку, снова принимается поглаживать меня по голове. Разум твердит избегать таких вот прикосновений, но мне, почему-то совсем не хочется двигаться. Мысли, доселе испуганными чайками метавшиеся в голове, успокаиваются и мягко оседают, раскладываясь по полочкам. Сейчас я все равно ничего не могу поделать. Нужно прийти в себя, набраться сил, узнать побольше об этом мире, а потом уже думать, как вернуться обратно.
– Ну вот, вы почти здоровы, – с довольным видом сверкает глазами врач. – Я вам еще настойку укрепляющую выпишу, попейте ее с недельку, и будете, как новенькая.
Рассеянно киваю, и с удивленно распахиваю глаза, когда Рейнхард, поднявшись со своего места, подхватывает меня на руки.
– Дядя, мы воспользуемся тайной галереей? Не хочу, чтоб ее кто-нибудь видел.
Щеки опаляет жаром, и я опускаю ресницы, не в силах выдержать взгляд которым меня награждают. Как тут не догадаться, что меня стесняются. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы заметить их высокое положение, – кто дядя, я пока не знаю, но Рейнхард канцлер, а канцлер, если мне не изменяет память, – глава исполнительной власти в стране. Я же никчемная замарашка, которую второе лицо после короля, единолично таскает на руках. Не приведи господи, кто-нибудь уличит его в таком постыдном занятии. Да и как тут не прятать такое “сокровище”, то бишь, меня, – грязную, оборванную, неряшливую. Но до чего же обидно.
– Да, конечно, – кивает старичок в атласном халате. – Я пока письмо напишу главе безопасности, чтоб Клариссу тайно доставили департамент. Ты в желтых покоях хочешь ее поселить? – последнее предложение, видимо, относится ко мне, а не к загадочной Клариссе.
Рейнхард коротко кивает, и крепко прижав меня к груди, подходит к книжному шкафу, дергает один из томиков, и стеллаж тихо отъезжает в сторону, а за ним открывается освещенный фонариками проход.
– Рейнхард, а как же тебя осмотреть? – кричит ему в спину врач.
Мужчина слегка раздраженно дергает плечом и чуть резковато отвечает:
– Не нужно! Меня уже она полечила!
Последнее слово он выделяет как-то особенно, словно вкладывает в него немного другой смысл, нежели все привыкли. А затем переступает порог и книжная полка за нашими спинами мягко становится на место.
– Отпустите меня, – упираюсь ладонями в грудь мужчины, пытаясь, отстранится. Раз ему так неловко меня всем демонстрировать, то и на руках, значит, неприятно носить.
– Ты не слышала, что сказал Дитрих? Тебе нельзя нагружать ногу. Хочешь всю жизнь хромать? – тихо ворчит он, прижимая меня к себе еще сильнее. – Как, кстати, тебя зовут.
– Цветана… Вета… – тихо отвечаю, пряча взгляд.
В груди от нашей близости, просыпается какое-то странное, невероятное чувство. Его сердце бьется под моей ладонью гулко и сильно, как огромный молот о наковальню, но и мое, маленькое и хрупкое, внезапно начинает подстраиваться под этот сильный и звучный ритм. Дыханье щекочущим перышком замирает в груди, вызывая будоражащую дрожь, которая стремительной волной накрывает тело. Ноздри Рейнхарда хищно раздуваются, словно он к чему-то принюхивается, а во взгляде загорается самое настоящее пламя.
– Вета, – рокочуще повторяет он мое имя, перекатывая в горле, пробуя на вкус.
Я взволнованно сглатываю, не в силах отвести взгляд от его пылающих черных очей. По телу бегут колючие мурашки, а рука, лежащая у него на груди, словно наливается жаром.
– Мы пришли, Вета, – хрипло говорит он, наконец, разрывая зрительный контакт.
Я шумно выдыхаю, чувствуя одновременно и сожаление и облегчение. Что это сейчас было?
Что-то нажав и открыв похожий, как у его дяди, переход, Рейнхард стремительно переступает порог и пересекает залитую лунным светом комнату. Судя по всему, он либо безошибочно знает куда идет, либо отлично видит в темноте. Для меня же все слилось в какое-то темное пятно.
