* * *
…О чете Никитиных и их семи чудо-детях впервые заговорили в конце 50-х годов ХХ века и продолжают спорить и говорить до «тех пор». «Нормальные» родители и школьные педагоги были в нешуточном шоке от методов раннего воспитания собственных детей молодыми супругами.
Дети Никитиных, просто кипели здоровьем и поражали своим интеллектом!
Они бегали босиком по снегу, выполняли невероятно головокружительные гимнастические упражнения, а к трем-четырем годам уже осваивали чтение и азы математики, а едва начав учиться в школе – перескакивали через класс, через два.
Уже это казалось бы должно поставить точку в спорах об успешности «метода Никитиных», да? Ведь, здоровый, умный ребёнок – что может быть прекрасней и желанней, как для родителей – так и, для общества и государства в целом?!
Ан, нет!
Методика супругов Никитиных была подвергнута резкой официальной критике – как отклонение от педагогических и медицинских норм и не получила сколь-нибудь широкого распространения в дальнейшем.
Обычно пеняют на два негативных обстоятельства.
Первое: трудности общения Никитиных-детей со сверстниками – в их глазах выглядевшими отставшими по всем параметрам.
Второе: несмотря на выдающиеся успехи – никто из них после окончания школы не стал гениальным учёным, выдающимся спортсменом или хотя бы пожелал продолжить педагогическое дело своих родителей.
Ну, что на это сказать?
Давно уже доказано: гениальность – есть предмет какого-то довольно редкого «отклонения» от нормы, а эти детишки были вполне нормальными. Выдающиеся педагогические способности – тоже довольно редкое явление среди двуногих и, не обязательно передающиеся по наследству.
Ещё надо учитывать: Никитины действовали на свой страх и риск – часто по наитию, без какой-либо поддержки со стороны государства или общественности. Борис Никитин, работая в основном учителем труда в школе – получал оклад в 130 рублей, выплачивая при этом алименты прежней супруге. Елена – библиотекарь с зарплатой в 80 рублей, когда не сидела в декрете.
Семья из девяти человек жила в щитосборном домике без каких-либо удобств, с мебелью сделанной руками её главы. И игрушки у семи детишек были точь такие – деревянные и прибитые к полу.
Даже, когда пошли гонорары за книгу Никитиных – в том числе и от зарубежных издательств, государство умудрялось высчитывать из них в свою пользу по 30–50 процентов!
Уместно ли говорить о какой-то чистоте эксперимента при таких условиях, или о каком-то его «провале»?
Можно только восхищаться силой воли и упорством двух энтузиастов от педагогики, несмотря на все препоны и абсолютному равнодушию властей предержащих – всё же сумевших добиться таких выдающихся результатов, что о них заговорили во всём мире.
* * *
Педологическая пара зашла ко мне через неделю – я аж уже опасаться начал, что их «не зацепило» и, уже ломал голову – выдумывая новый, ещё более коварный план нивелирования угрозы от них исходящей. Опять же после неспешного традиционного русского чаепития с разговорами ничего не имеющего с темой, во время которого Фридрих дичился на Отца Фёдора – аки Энгельс на Каутского, мы с ними уединились в моей комнате.
– Ну, мои юные педологи, каков будет вердикт?
Залкиндт, как и положено москвичу – был немножко «тормозом» и, принялся мычать-мямлить:
– Серафим, мы… Эээ… Мы, это…
Катя, однозначно – по провинциальному, побойчее:
– Серафим! Мы согласны, но мы не знаем с чего начать.
На полном серьёзе отвечаю:
– Начать можно с того, что попробовать зачать ребёнка – чтоб потом его родить и воспитывать по методике супругов Никитиных…
Оба, почему-то посмотрели на мою кровать.
Ещё более серьёзно:
– …Если хотите попробовать зачать прямо сейчас – то я на полчаса выйду.
Катя покраснела, а Фридрих посмотрел на меня как на врага народа.
Кажется, что-то пошло не так!
Ладно, у меня есть план «Б». Правда, он более сложный – но и более многообещающий же.
– Не хотите, выполняя заветы Ильича – создавать первичную ячейку общества, плодиться и размножаться? Хорошо! Тогда можно провести эксперимент с чужим ребёнком.
Те в шоке:
– Да, кто ж собственного ребёнка отдаст?
– Тот, у кого их явный излишек.
Олейникова догадалась влёт:
– «Излишек»? Ты про Нюрку Никитину, что ли? Слышала, она вот-вот опять «опростается»…
Большинство местных сплетен, как раз про «это» – кто с кем «гуляет» и когда «опростается».
Москвич насторожился:
– Кто такая?
– Да, помнишь – я тебе рассказывала?
– Ах, да…
Уточняю:
– Ну, положим до «вот-вот», ещё – как бы не месяц, а то и два: я к этой особе нашу акушерку из ИТЛ посылал. Есть время договориться с ней об участии в эксперименте и решить кое-какие организационные вопросы.
Оба светлеют ликом:
– Да! Та может отдать дитё – ещё себе наплодит. Хахаха!
Не стал вводить молодую чету в подробности: за право эксперимента над новорожденным, я через акушерку пообещал хоть и скромную – но материальную помощь и улучшение жилищных условий для излишне любвеобильной матери-героини и, всего её многочисленного семейства. И главное, наша зэчка-врачиха сама предложила той после родов провести операцию по стерилизации.
Семь детей для одинокой женщины, это действительно – уже слишком!
Опять же уточняю, красноречиво посматривая на высокую, но увы – «праздную» катину грудь:
– Да к тому же, речь не идёт о неком «отнятии» ребёнка. Малыш останется при своей кормящей мамаше, а вы лишь будете – как на работу, приходить закаливать и воспитывать его по методике её однофамильцев.
Никого не покоробило моё предложение об эксперименте над ребёнком. Ибо при ужасающим воображение даже записного маньяка количестве абортов и младенческой смертности – доходящей до трети от общего количества рождённых, это выглядит просто невинной шалостью. Тем более, отец Фёдор был прав: дети солдатки-прелюбодейки – обладали живучестью кошки с её пресловутыми «семью» жизнями.
Хотя конечно, определённый риск всё же был!
Подождав, пока юные педологи изъявят все бурные восторги по поводу моей «гениальной» выдумки, буквально парой капель «дёгтя» – превращаю весь «мёд» в бочку говнища:
– Однако, друзья мои, одиночный эксперимент ничего не решит! Дети очень медленно растут и, вы сможете предъявить научному сообществу свой «экземпляр» нового коммунистического человека лишь лет через пятнадцать – когда он станет почти взрослым и уже будет отчётливо видно отличие от «нормальных» сверстников. И это ещё при условии, что он доживёт до тех самых пятнадцати лет – а не умрёт (тьфу, тьфу, тьфу!) от какой-нибудь свинки, скарлатины или коклюша… Далее, после бурных и довольно продолжительных дебатов, от вас потребуют повторить эксперимент – на что уйдёт ещё пятнадцать лет. Короче, вы оба рискуете состариться – а как были «никем» в мировой педагогике, так ими и остаться!
Как и любой представитель человечества в их возрасте, мои юные педологи довольно амбициозны – и я это учитывал в своих планах.
Вижу, оба поникли головами и пали духом. Добиваю:
– К тому же, ребёнок избалованный излишним вниманием к своей особе (а ведь так и будет!) – зачастую вырастает конченным подонком. Тем более, кто его отец мы не знаем: а вдруг он – душегуб какой? И кого вы предъявите «зубрам» от педологии? Не по годам умственно и физически развитого Джека-Потрошителя с окровавленным ножом в руке?!
Ещё:
– А сколько мучений вы доставите самому бедному дитяти, который даже будучи вполне адекватным – будет себя чувствовать каким-то изгоем в обществе… Ведь, наверное обратили внимание: дети Никитиных не могли играть, дружить, или даже понимать своих сверстников. Это – как разные миры…
