Олег Кулаков - Нукер Тамерлана

Он повернулся лицом к ручью и немного посидел над водой, не двигаясь, а затем, чуть повернув голову, бросил косой взгляд через плечо: что они там поделывают? Солдаты опять дулись в кости, нарочито усевшись к нему спинами. Дмитрий усмехнулся: наверняка решили, что чокнулся. Все-таки в средневековом почитании начальства есть своя прелесть: гнев вельможи не подлежит обсуждению, даже если он беспричинное самодурство, ибо власть дается от Бога. Белая кость всегда права…

— Ну что? Продолжим изыскания? — вслух спросил он себя.

Но азарт пропал. Дмитрий посмотрел на заводь, которая стала на несколько сантиметров глубже. Ладно, решил он, еще десяток горстей гальки — и хватит. До центра Земли добираться не стоит. И неясно ведь, что нашел — действительно драгоценные камни, вымытые ручьем из породы, или простые минералы, не имеющие никакой ценности. Горный хрусталь, например, тоже прозрачен и не всегда бесцветен. Шестая горсть была с добычей.

— Оп-па… — произнес Дмитрий, чувствуя, что расплывается в довольной ухмылке. — Ну, если ты не драгоценность, то я — папа римский.

Очередной камень был ярко-василькового цвета. Крупный: в длину сантиметра четыре, толщиной с палец.

Когда Дмитрий добрался до глинистого дна, в его поясном платке лежали целых четырнадцать самоцветов. К васильковому, самому крупному из найденных, прибавился еще один синий, два фиолетовых и два прозрачных бледно-желтых.

— Клондайк… — усмехнулся он, следя, как течение ручья уносит взбаламученную им глинистую муть. — Ну, хватит…

На самом деле его так и подмывало продолжить поиски, но он сдержался. И впрямь хватит. Увлекся, как мальчишка. Что ему весь день бродить по ручью, отыскивая цветные прозрачные камешки? Поиграл — и будет.

— Все! — сказал он и решительным движением предплечья, как ножом бульдозера, смахнул груду обсохшей на солнце гальки в заводь. — Лежи, как лежала…

Дмитрий не только побросал в воду весь галечник, до последнего камешка, но и выровнял его на дне.

— Вот так, — удовлетворенно отметил он. — Как и было.

“Пора возвращаться”, — решил он и подхватил с травы одежду и оружие.

Под мышкой на чекмене имелся потайной карманчик, где Дмитрий хранил золотую пайцзу Тимура и с десяток монет в золоте и серебре — на всякий пожарный случай. Теперь он спрятал туда же все найденные в ручье самоцветы. Стало не очень удобно двигать правой рукой. Тогда Дмитрий оставил в потайном кармане только синие и фиолетовые, а желтые и зеленые увязал в поясной платок.

— Пока, Клондайк, — попрощался он с ручьем. — Давай постарайся намыть еще камешков — может, я к тебе снова наведаюсь. Хотя вряд ли… Так что не пока, а прощай.

Ручеек невозмутимо журчал. Дмитрий усмехнулся и покачал головой. Сунув два пальца в рот, он пронзительно и коротко свистнул и зашагал прочь. Солдаты, всполошенные свистом, вскочили, побросав кости.

— Коня! — гаркнул Дмитрий. — Живо!!

Нагоняя ушедший вперед обоз, они наткнулись на семью беженцев. Жители какой-то разоренной деревни покинули разрушенный дом и спасались бегством. Им бы драпать со всех ног — оборванному тощему крестьянину, его жене и ребенку, ан нет — спрятались в кустах и затаились. То ли посчитали, что их не заметили, то ли от страху ноги отнялись.

Солдаты со смехом и улюлюканьем закружились вокруг кустарника, где пытались найти убежище несчастные. Те поняли, что не скрыться, и покорились судьбе. Худой, как палка, смуглый до черноты, невысокий мужичонка в драных штанах и грязной залатанной рубахе навыпуск выбрался первым, низко опустив голову в бесформенном колпаке, натянутом до самых бровей. За спиной у него висел серый узел котомки. Следом вышла женщина — такая же тощая, в платье, больше похожем на мешок. Босая. Длинные спутанные волосы, похоже, никогда не знали гребня. Дмитрий ошибся: ребенок был не один. Кроме пацаненка лет восьми-девяти, который цеплялся за материнский подол, женщина несла на руках грудничка.

Один из воинов со смехом подъехал на коне к мужику, сорвал с его спины котомку и вывернул ее, выбросив на землю скудные пожитки. Ничего, кроме тряпок, небольшого котелка и мотыги без рукояти, там не было.

Мужик пустым взглядом таращился на солдата, безвольно опустив руки. Его жена сухими, без слез, глазами уставилась на перевернувшийся вверх дном котел, словно в нем было их спасение. Сын вцепился в платье матери обеими руками, спрятав лицо в подоле. Она механическими, как у автомата, движениями гладила его по голове. Младенец на руках женщины крепко спал, сморщив маленькое безбровое личико.

А Дмитрий вдруг впал в ступор. “Сейчас их убьют, — подумал он. — Остановить. Приказать, чтобы оставили их в покое. Пусть убираются…” Но он молчал. Не мог раскрыть рта.

Меч солдата с шелестом вылетел из ножен и сверкнул на солнце.

Тело крестьянина неловко, боком повалилось на траву. Задергало босыми пятками, забило руками. Кровь толчками выплескивалась из разрубленной шеи. Голова откатилась к ногам женщины. Она смотрела на голову мужа безумным взглядом. Даже не закричала. Стояла, как бесчувственная механическая кукла, лишь тонкая рука, словно заведенная, гладила волосы сына — туда-сюда, туда-сюда…

Дмитрий пытался разжать губы. Они не повиновались.

Воин отодрал мальчишку от матери и отшвырнул его в сторону. Снова блеснула сталь.

Солдат ударил женщину по плечу, развалив ее чуть ли не до пояса. И не только ее. Заодно развалил и младенца.

Легкий поворот шеи потребовал от Дмитрия неимоверных усилий. Он взглянул на единственного пока оставшегося в живых пацана. Мальчишка стоял на четвереньках, раскрыв рот и выпучив полные ужаса глазенки.

Другой воин подъехал к нему, наклонился с седла и поднял мальчишку за шиворот, как котенка. И полез пальцем ему в рот — проверять зубы.

Дикий, почти на ультразвуке, визг вырвался изо рта пацана. Он дернулся, и солдат взревел от боли, выпустив из рук мальчонку, который упал на землю, прокатился кубарем, вскочил на ноги и стремительно припустил бежать, не разбирая дороги. Воин выругался, вырвал из тула лук, бросил на него стрелу из колчана и оттянул тетиву к уху.

И невидимые путы, стягивающие тело, вдруг исчезли. Мышцы стали легкими до звона. Первый удар, ногами, — кобыле. Второй, наотмашь рукой, — солдату, натянувшему лук.

Стрела прошла далеко от цели. Воин свалился с седла, как мешок с дерьмом.

— Ты! — рыкнул Дмитрий, обретая голос и тыча камчой в другого солдата. — Догони щенка! Чтоб живым остался!

Солдат стегнул коня и помчался в погоню за мальчишкой.

Тронув поводья, Дмитрий объехал трупы женщины и младенца и стал наблюдать за погоней. У него было дикое, неправдоподобное ощущение, что он савд внутри развалился, как от удара меча. Воин быстро нагнал убегающего мальчугана, схватил, перекинул через седло и поскакал назад. Дмитрий с шипением выдохнул сквозь зубы. По телу бежали горячие мурашки, словно кровь вдруг закипела в венах и артериях.