Как ни удивительно, у него это даже получилось. Будто древний могучий воин, раненый во время битвы, он сумел приподнять себя на руках, а затем худо-бедно распрямить колени — и кое-как встать. При этом его величавая макушка почти касалась крыши шатра. Во всяком случае, так казалось самому Томази. Правда, до такого состояния он ещё никогда не напивался, поэтому не был особенно уверен в своих ощущениях…
— Поль! — проревел Ульрих, а потом двинулся к выходу, чтобы дать по морде нерадивому бойцу.
Когда он решительно откинул полог шатра, то никакого Поля снаружи не было. Над лагерем дельтианцев как раз разгорался рассвет. А бледный Гробрудер уже не мог соперничать с солнечными лучами, освещавшими красные склоны лощины.
Вообще-то Томази ещё с момента приезда сюда пытался понять, почему это место называют оврагом. Если с чисто научной точки зрения подходить к расщелине, промытой дождями в склоне высокого холма, то называть её стоило лощиной. А если оценивать цвет почвы с точки зрения художественного вкуса, то был он не красным, а, скорее, ржавым. Вот и пытался Томази понять, сколько же надо было выпить, чтобы Ржавую Лощину обозвать Красным Оврагом…
Но что взять с дикарей-касадоров? Наука и художественный вкус… В поисках этого на центральные равнины Марчелики приезжать не следовало. Здесь люди были хороши в других дисциплинах — например, «пуля в лоб» и «прямой в морду справа». А если бы сюда и занесло человека с изысканными манерами и хорошим вкусом, ему бы здесь быстро и манеры, и вкус, и даже нос подправили. Чтобы не слишком выделялся.
На трезвую голову Томази, конечно же, понимал, что и сам не лучше, чем местные жители. Однако начальные знания, полученные при домашнем обучении, позволяли ему хотя бы не ударить в грязь лицом — даже при общении с аристократами, будь они неладны!..
Правда, именно в этот момент Томази гораздо больше интересовал другой вопрос: почему уже утро?
— Поль? — удивлённо повторил он чуть тише.
Сидевший неподалёку охранник вскинулся и тут же подскочил к нему.
— Поль уже часа три как ушёл, шеф! — бодро отрапортовал он. — Я могу принести всё за него…
— Сейчас что, утро тридцатого ноября? — спросил Томази, удивлённо глядя на спящий лагерь.
— Так и есть, шеф! — ответил дельтианец.
— Тогда найди-ка мне пивка, боец… — попросил Ульрих, потирая голову, которая должна была бы болеть, но, видимо, пока ещё не успела осознать этот печальный факт. — Одну бутылочку…
Конечно же, Томази не собирался погружаться в пучины алкоголизма. Просто накануне вечером он понял, что ему очень надо расслабиться. И желательно так, чтобы утром он мог думать только о поправке здоровья. Правда, и этому плану не суждено было сбыться. Этим утром он всё ещё был пьян! И это оказалось чертовски неприятно, да ещё и совсем не больно…
Ульрих любил, когда его планы выполнялись. И ненавидел, когда их приходилось пересматривать. Он догадался, что, по всей видимости, задремал накануне, накачиваясь алкоголем по самые брови. И поэтому не только успел слегка протрезветь, так ещё и не дотянул до похмелья. В результате он отлично помнил, почему вечером захотел напиться — и какое именно горе заливал алкоголем.
Сорок три человека… Это много или мало?
Юный Томази сказал бы, что с этим можно хоть весь мир перевернуть: правда, ни сорок человек, ни сто в те дни так и не помогли ему найти аристократа, убившего его семью.
И тысячи человек мало, сказал бы Томази ещё год назад. Правда, как оказалось, и это не гарантия успеха. У него были тысячи, а осталось — сорок три человека.
Ровно столько дельтианцев прибыли в его лагерь после окончания битвы в Мезализе. А ведь там, в городе, их ещё оставались многие сотни… Вот только ехать за Томази они больше не желали. На север подались лишь те, кто понимал, что у касадоров им светит исключительно пеньковый галстук или несколько граммов свинца.
Увы! Как ни больно было осознавать, но все планы Томази по восстановлению «Диахорисмоса» провалились. Люди больше не хотели за ним идти. И теперь ему предстояло начинать всё сначала на восточном побережье. С этими жалкими сорока тремя бойцами. И то, если он сумеет без жены доказать, что имеет право управлять производствами её семьи…
О том, куда делась Марианна, Ульрих старался не думать. В какой-то момент жена стала настолько безразлична Томази, что скажи ему кто, будто её поразил морской гриб, он только плечами пожал бы — хотя такой участи и врагам бы не пожелал… Хотя, если честно, в этом вопросе он себя немного обманывал: потому что с врагами, бывало, творил и что похуже.
— Шеф, пиво! — вернувшийся боец протянул ему запотевшую бутылку с холодным напитком.
Томази не знал, где тот умудрился достать охлаждённое пиво в такую жару. Однако спрашивать не стал: просто благодарно кивнул, сорвал крышку и жадно отхлебнул.
«Соберись, Ульрих! Соберись! Возьми себя в руки! Ты ещё добьёшься величия! Обязательно добьёшься! Если не сопьёшься…».
Вспомнив о том, что своих людей надо вознаграждать, Томази достал из кармана купюру и протянул расторопному бойцу:
— Не знаю, когда они теперь пригодятся… Но спасибо!
Пьяный и потрёпанный Ульрих снова превращался во всемогущего и всесильного главу южного общества «Диахорисмос». И на восторженном лице бойца одобрение читалось, как в открытой книге…
Ровно до того момента, пока это лицо не перекосило, как будто у бедняги болел зуб. Он всё ещё смотрел на Томази, и можно было подумать, что смена эмоций вызвана чем-то в его шефе, но… Разорванное плечо и долетевший хлопок выстрела как бы подсказывали, что парню просто очень и очень больно.
Правда, Томази понадобилась ещё целая секунда, чтобы осознать случившееся. Всё-таки выпитое накануне, да и несколько глотков пива с утра, явно препятствовали нормальной работе мысли. Но, судя по лёгкой боли в затылке, в ближайшее время хмель собирался выйти из Ульриха. И самое время!..
— Тревога! — заорал Томази, бросаясь к ближайшему укрытию, которым оказалась пара ящиков. — Нападение!!!
Там, где он стоял ещё секунду назад, уже свистнули новые пули. Одна из них пробила грудь раненому в плечо бойцу, принёсшему
