Папа Мишка: Понятно.
База: Давай завтра спишемся. Работы много, надо и профессуру готовить к отправке.
Папа Мишка: Понял, до завтра.
Борисыч очистил лог чата, закрыл программу, откинулся на стуле и удовлетворенно потянулся, вновь сопровождаемый пристальным взглядом Трофимова, который вроде как изучал наставление по стрелковому делу автомата Калашникова, хотя похоже было, что хочет о чем-то поговорить с гостем, но не знает, с чего начать.
Панков устало потер глаза. Вроде как и выспался, но чувство усталости не покидало его. Он прекрасно знал, что последние годы живет только на одной силе воли, и все болячки, которые повылезали вследствие такой жизни, как бы не замечались: они зажимались, прятались. Но стоит только дать послабление, только остановиться, только лечь — и все это полезет и начнет давить и поедать изнутри.
Он энергично вскочил со стула и прошелся по комнате. В некоторой степени задание выполнено: связь налажена, груз предкам передан, вроде как контакт установлен. Теперь осталось помогать людям в освоении вычислительной техники и ждать, когда Оргулов отыщет нормальную точку выхода, чтоб опять не пришлось воевать с немцами. Иногда возникала мысль, что Сергею просто нравится воевать, но один раз глянув на его осунувшееся лицо после очередного боя, когда отправляли новую партию раненых, Панков понял, как его старый друг устал от всей этой беготни. В его глазах тогда не было ничего, кроме усталости и тоски. Хотя за это время, что они действуют совместно, удалось многого добиться: и в Симферополе всем доказали, что они реальные хозяева и обладают достаточной силой, с которой должны все считаться, и тут, в прошлом, заработали немаленький авторитет, вон как вокруг них вьются и оберегают.
Отключив систему, Борисыч уже спокойно опечатал кабинет, сдал ключи дежурному и пошел в свою комнату. Проходя мимо дверей дочери, он с удивлением услышал оживленные женские голоса. Культурно постучавшись и получив разрешение, вошел в комнату и, к своему удивлению, увидел одетую в спортивный костюм, забравшуюся с ногами на кровать дочку и сидевшую рядом на стуле лейтенанта Стрельникову, о чем-то оживленно беседующих. Судя по стаканам с чаем и небольшой тарелочке с печеньем и вазочкой с вареньем, девушки устроили вечерние посиделки. Усмехнувшись про себя, Панков не стал задерживаться и решил пойти выспаться, но Стрельникова уж очень сильно попросила остаться и посидеть вместе.
«Ну-ну. К дочке подход уже нашла, вон как воркуют. Сейчас и меня очаровывать начнет. Хотя почему бы и нет? Устал-то как. Может, действительно поддаться, да и женщина интересная… Ага, вон на тумбочке стоит третий стакан, причем чистый, точно для меня. Вот ведь хитрюги. Ну и ладно…» — думал про себя Панков.
С добродушной улыбкой Борисыч позволил усадить себя на кровать и получить в руки обычный стакан с чаем в мельхиоровом подстаканнике. Чем-то такая ситуация напоминала ему купе поезда, где люди пьют чай и разговаривают о жизни. Даже спортивный костюм, надетый Кристиной, подчеркивал ассоциацию. Это не только он заметил, дочка весело засмеялась:
— Папа, прямо как в поезде: купе, чай и душевный разговор перед сном.
— Ага, я тоже так подумал…
Стрельникова пока не вмешивалась, но с большим интересом наблюдала за гостями в неофициальной обстановке. Юрий Борисович вызывал у нее добрую улыбку и какое-то чувство надежности. Чувствовалась основательность и добротность во всем, что он делал, как смотрел, как разговаривал. Эти люди, и Панков, и его дочь Кристина, не кичились своим положением, не разговаривали свысока, как это ожидалось. Это были простые, спокойные и усталые люди. Сама необычность ситуации вызывала дрожь и интриговала Ирину, как же — пришельцы из будущего, хотя и отличались они только своими невероятными вещами и тем, как строили фразы.
…Для Ирины Стрельниковой вся эта история началась не более недели назад. До этого она уже два года работала в специальном техническом отделе ГУ НКВД СССР, занимающемся разработкой шифровальной техники. Ее путь в органы государственной безопасности был необычен и грустен. Так получилось, что после окончания Ленинградского государственного университета она вышла замуж за молодого, подающего надежды командира Красной Армии, Игоря Стрельникова. Из-за брака ей пришлось бросить карьеру ученого и уехать в дальний гарнизон в Забайкалье, где она преподавала математику в школе. К сожалению, детей у них не было, что очень ее тяготило, и очередным ударом судьбы была гибель мужа во время боев с японцами на Халхин-Голе. Оставаться дальше в Забайкалье не было смысла, и она вернулась обратно в родной Ленинград, где по старой памяти ее бывший научный руководитель устроил в университет простым лаборантом, а потом позволял читать лекции по математическому анализу. Боль от гибели любимого человека все не отпускала, и Ирина старалась ее заглушить погружением в работу. Она выпустила несколько научных статей, и через год, после одной из лекций, ее вызвал заведующий кафедрой к себе в кабинет. К ее удивлению, там сидел сотрудник НКВД, который, дружелюбно поздоровавшись, предложил перейти на службу в органы государственной безопасности.
Ирина тогда так опешила, смутилась, что впоследствии сама вспоминала со смехом свой ответ:
— Как же я смогу вам помочь? Я стрелять не умею…
Ее будущий начальник только улыбнулся и сказал:
— Ирина Алексеевна, ну что ж вы о нас так плохо думаете, неужели мы такую светлую голову отправим под пули, взрывать мосты или ловить диверсантов? Вы можете оказать своей Родине большую пользу, своими знаниями и интеллектом.
Майор Ликандров тогда ей очень понравился своей интеллигентностью, знаниями и тактом, так не свойственным многих людям, носящим форму. Уже позже она узнала, что ее начальник с блеском закончил Московский государственный университет, так же как и она был приглашен на службу в органы государственной безопасности, где занимался взломом шифров противника и разработкой своих систем с высокой криптоустойчивостью. Как оказалась, он, как акула капитализма, рыскал по всем высшим учебным заведениям страны, разыскивая молодых специалистов в области математики, электротехники, переманивая их в свой отдел, создавая из него мощный инструмент в тайной борьбе с врагами Советского Союза. Как подтверждение его достижений было то, что во время повальных чисток в аппарате НКВД, после ухода Ежова, отдел практически не был подвергнут репрессиям, когда другие подразделения за короткий срок исчезали в полном составе.
Она там проработала два года. Когда началась война, работы сразу прибавилось. Люди не уходили со службы, взламывая коды вермахта, выискивая математические закономерности и по крупицам собирая информацию, которая сможет помочь Красной Армии.
