– Так-то было моей доченьке, душегуб ты проклятый! – кричала она. – Что, нравится тебе?
Окровавленный ведун ползал у ее ног, хрипел:
– Пощади, пощади меня!
Но та была неумолима.
– Мать Вешнянки, – раздался шепот. – Пусть отомстит.
Азей истекал кровью, его смертный час был близок. Он уже понял, что пропал, мольбы больше не срывались с губ, он лишь шевелил ими.
Вдруг послышались крики и лязг оружия. Любомир и Алатор вместе с отрядом в десяток ратников расталкивали толпу. Поравнявшись с женщиной, творящей кровавую месть, Любомир грубо оттащил ее и швырнул к ногам людинов. Воины окружили ведуна, закрылись щитами, направили острия мечей на толпу.
– Я положил здесь своих воев, – вышел вперед Любомир, – этого ведуна заберу за их кровь.
Тиун с Алатором подхватили Азея под руки и поволокли в сторону огороженного телегами воинского стана. Судя по их лицам, ничего хорошего ведуна не ожидало… Железной змеей отряд латников потянулся за ними…
* * *
Степан вновь остался один на один с толпой, только теперь толпа эта была не просто разгневана, она бурлила, как лава. «Как говаривал классик, сейчас меня будут бить, и, по всей видимости, ногами, – подумал Степан. – Уж если началась массовая истерия, то на кого-нибудь она да выплеснется. Пора приводить доказательства моего божественного происхождения, не то линчуют».
– Вы желали, чтобы я доказал, что послан Перуном, – прогремел Степан, – я сделаю это. – Толпа чуть приутихла.
– Не слушайте его, люди добрые, – завизжала Опалиха, – блазнит, змей подколодный, хочет обчество обмануть! Рви его, проклятого!
Белбородко набрал в легкие побольше воздуха и гаркнул, заглушая гомон толпы:
– Яви свою силу, о громовержец, пусть из моей руки появится молния, пусть раскаты грома сотрясут это высокое вечное небо. – Он вскинул руку с пистолетом и выстрелил.
Над толпой повисло угрожающее молчание. Люди стояли насупленные, смотрели исподлобья, покрепче перехватывали топоры и колья.
«Матерь Божья, – подумал Степан, – неужели не подействовало? Эх, кабы вместо тульского „Токарева» из ракетницы жахнуть…»
– Колдун он, – вновь заорала Опалиха, – морок на нас наслал, вот гром и померещился. Да и гром-то какой-то жиденький, разве Перун такие громы по небу разбрасывает!
– А ну уймись, баба дурная, – раздался хриплый голос. Из-за спин людинов, пошатываясь, вышел кузнец, обратился к своим. – Совсем ума лишились? Хотите беду накликать? Доказал вам чужак, что не тать он. За селение наше наравне с нами бился, упыря изловил. Гром и молнию явил сходу. А вам все мало? Глядите, как бы не пришлось слезы горючие лить.
Опалиха подбоченилась и уже собиралась ответить кузнецу, но тут из толпы вышел Гнедыш и заехал бабе в ухо.
– Да что ж это делается, люди добрые… – заголосила та, отодвигаясь от Гнедыша, но одобрения не встретила.
– Так ее, Гнедыш, – послышались смешки, – поучи дуру!
– Чтоб не ездила на тебе больше!
– Чтоб сход не баламутила!
Мужик неспешно откашлялся, подошел к Опалихе и принялся тягать ее за волосы. Баба истошно орала и вырывалась.
Умаявшись, Гнедыш отпустил Опалиху, и та под хохот людинов бросилась наутек.
– Я вот что меркую, – оправив рубаху, солидно произнес Гнедыш, – ведуна-то у нас теперича нет… Упырем стал Азей.
– Да всегда он упырем был, – крикнул кто-то, – потому и обирал нас.
– А без ведуна-то не жизнь, – продолжил Гнедыш, – нечисть всякая одолеет.
– Точно, одолеет!
– А что, люди, давай повинимся перед Перуновым посланцем, может, упросим ведуном стать.
– Точно, сила за ним немереная!
– С громовержцем знается! Да с таким заступником нам никакие напасти не страшны!
Кузнец насмешливо смотрел на Степана. «Умный черт, – подумал Белбородко, – давно смекнул, что морочу голову сходу. А вот ведь, не выдал, вступился. Может, должок мне отдает?»
– Поклонимся в ноги посланцу, – крикнул Гнедыш, – умолим не бросать нас!
Людины опустились на колени, принялись бить лбом в землю.
– Прости нас! Стань главой нашего рода, защити нас.
В былые, теперь уже бесконечно далекие годы Степан зубоскалил, мол, для того чтобы стать баснословно богатым в кратчайший срок, есть только один путь – создать свою религию. Чья же это мысль, ведь кто-то другой придумал? И этот другой, кажется, создал свою религию и стал баснословно богатым… Шутки шутками, а ведь свербило, всерьез задумывался, даже литературу какую-то читал… А сейчас вот она, эта религия, только руку протяни. А на душе погано, хоть вой.
– Не по мне это, извиняйте, – буркнул Степан, – пускай кузнец ведуном вашим будет.
– Тебя хотим! – послышались крики.
– Я свою силу кузнецу передам, – заверил Белбородко.
– Тогда можно!
– Только всю передай, чтобы не хуже тебя за нас заступался.
Степан подошел к кузнецу, который единственный не встал на колени, поднял его руку. Получилась скульптурная группа а-ля «рабочий и колхозница», только вместо серпа и молота был тульский «Токарев».
– Сейчас громыхнет, – едва слышно сказал Степан.
Кузнец усмехнулся и прошептал:
– Выходит, опять я у тебя в долгу?
– Да вроде так.
Белбородко нажал на спуск.
Людины вновь принялись отбивать поклоны.
– Теперь он – глава вашего рода, ведун, – сказал Степан, немного подождал для приличия и пошел прочь, туда, где, охваченный стеной из телег, развернулся воинский стан.
Кто знает, что ждет его впереди. Быть может, он не переживет следующего дня, быть может, даже этой злой ночи. Но одно Степан знал точно – в этом новом для него мире он не станет наживаться на беде и надежде таких далеких и таких близких, по-детски наивных и по-стариковски недоверчивых людей, его соотечественников.
Ветер усиливался. Степан зябко поежился и пошел быстрее.
Отряд шел рысями по хорошо наезженному тракту. Вокруг, словно исполинские идолы, стояли вековые ели. Кто прорубил эту просеку, Степану так и не удалось выяснить. Вои только хмыкали или пожимали плечами. А Радож, ехавший в обозе, очнувшись после двухдневного беспамятства, так вообще выразился в том смысле, что такой дядька, как Степан, не должен задавать идиотские вопросы, а то язык отсохнет или что другое… Тракт вел в Куяб, и в этом было его назначение, а откуда он взялся, про то леший знает да птица-ворон, живущая тысячу лет. На том Степан и успокоился. Мало ли еще вопросов возникнет, по каждому голову ломать никаких мозгов не хватит.
Впрочем, с одним вопросом надо бы разобраться. Белбородко пришпорил смирную лошадку каурой масти, подаренную ему новообретенным начальством, и поравнялся с Любомиром.
