Зазвонил телефон. Профессор схватил трубку.
– Да, слушаю. Что вы говорите! Ну конечно, ну конечно, это следовало сделать, И где он сейчас? Ага. А Серафим? Уже? Так быстро? Ну что ж, будут новости, звоните еще.
Он положил трубку и посмотрел на меня растерянно.
– Все кончено!
– Что кончено? – спросил я.
– Наступил конец эпохи. Два часа назад специальном космическим отрядом БЕЗО Гениалиссимус был арестован в космосе, спущен с орбиты и доставлен на Лубянку.
Интересант! – сказал я.
– Интересант? – закричал он. – Ты думаешь, это интересно? Тогда тебе, может быть, интересно узнать, что Серафим, сопровождаемый разнузданными толпами озверевшего народа, пересек кольцевую дорогу и теперь движется в сторону центра по шоссе имени Стратегических Замыслов Гениалиссимуса.
– Каких замыслов? – спросил я.
– Это Минское шоссе, – сказал Эдик.
Он задумчиво подошел к своему аппарату, взял стаканчик с розой, отхлебнул из него и, кажется, успокоился.
– Да, между прочим, – сказал он, как бы очнувшись от забытья, – не хочешь ли отведать еще? – и протянул стаканчик мне.
– Спасибо, – уклонился я, – я уже пробовал.
– Слушай, – сказал Эдик, – у меня есть идея. Как ты считаешь, что за человек Серафим? Он, наверное, хочет жить долго?
– Ну, он и так уже живет слава Богу.
– Но наверняка он хочет жить еще дольше.
– Кто ж не хочет, – сказал я.
– Вот именно, – засмеялся он радостно. – Кто ж, не хочет. Хотят все, да не всем дано. Так вот слушай… – Он оглянулся, проверил, закрыта ли дверь, и заговорил быстрым шепотом. – Когда ты его увидишь, расскажи ему обо мне и моем изобретении. Скажи, чтоб он приказал не трогать меня и не мешать мне работать. А я с ним поделюсь. Я его регулярно буду снабжать эликсиром, и он будет жить, сколько захочет.
– Не дай Бог! – закричал я. – Умоляю, не делай этого. Если он будет жить, сколько захочет, он наваляет столько глыб, что всех ими задавит.
– Ну что ты! – сказал он. – Какие там глыбы! Ему сейчас будет не до них. Нет, ты пойми. То, что я говорю сейчас, очень серьезно. Если он прикажет не трогать меня и даст мне возможность работать, он будет жить практически вечно. – Он замолчал, внимательно посмотрел на меня и, подумав, сказал: – И ты тоже будешь жить. Пока не начнется промышленное производство, мы будем потреблять эликсир только втроем. Я, он и ты!
– Ты забыл еще одного человека, – напомнил я.
– Кого? Ах да! Боюсь, ему уже никакой эликсир не поможет.
Он схватил стаканчик, отхлебнул сам и опять протянул мне.
– Глотни, не бойся. Это только сначала кажется противно. А потом, когда распробуешь и осознаешь, что это делает тебя вечным и молодым, эликсир будет казаться вкуснейшим нектаром.
Опять зазвонил телефон. Он кинулся к трубке, а я взял оба стаканчика и поменял их местами. За окном происходила какая-то суматоха. Подъезжали и отъезжали военные паровики. Куда-то с визгом промчалась карета скорой помощи. За ней, но уже не с визгом, а воем пронеслась пожарная машина.
– Да-да, – говорил тем временем профессор. – Все понятно. Обязательно сделаю все, что в моих силах.
– Это какой-то ужас! – сказал он, положив трубку. – Толпы на улицах хватают и тут же раздирают на куски комунян повышенных потребностей и штатных агентов БЕЗО. О Гена, кажется, я волнуюсь!
Он схватил стаканчик и, в состоянии аффекта, залпом выдул все, что в нем было. А потом вдруг задумался, отвел стаканчик ото рта и увидел череп с костями. Его глаза были полны ужаса, когда он перевел взгляд на меня.
– Слушай, – сказал он. – По-моему, я перепутал стаканы. Я выпил что-то не то. Я выпил смерть! – закричал он и швырнул стакан на пол, и тот покатился под письменный стол. – Гена! Гена! Гена! – обхватив голову руками, кричал в истерике несчастный профессор. Вдруг остановился, пристально посмотрел на меня и спросил тихо:
– Это ты сделал?
– Я, – сказал я и криво ухмыльнулся, видя как он бледнеет.
Из всех удивительных вещей, которые мне пришлось увидеть в жизни, то, что происходило сейчас, оставило во мне самое незабываемое впечатление.
Эдисон опустился на диван, схватился руками за виски и на моих глазах стал превращаться в глубокого старика. Не веря себе, я видел, как у него быстро стали расти, седеть и выпадать волосы. Лицо увядало и морщилось, как печеный картофель.
Вдруг остатки сил взыграли в нем, и этот жалкий старик весь затрясся, вскочил со сжатыми кулаками, посмотрел на меня с ненавистью, плюнул и выплюнул все зубы, которые со стуком посыпались по полу.
Это был последний всплеск жизни.
Он посмотрел на рассыпанные зубы, посмотрел на меня, но уже без ненависти, а в кротком смирении.
– Эх ты! – сказал он и улыбнулся проваленным ртом Их штербе «Ich sterbe (нем.) – Я умираю.», – добавил он тихо. Лег на диван, свернулся комочком и умер
Конечно, мне его стало немного жаль. Все-таки мы встречались в прошлой жизни и даже пили когда-то вместе. Но я знал, что этот эликсир, эту дрянь, я должен был уничтожить, и ее создателя тоже. Если люди не равны в жизни, они должны быть равны хотя бы в смерти. Но мне некогда было ни философствовать, ни предаваться печали, потому что уже и в подземном городе слышалась стрельба.
Я схватил какую-то стоявшую в углу железяку и сначала тряхнул по колбе, в ко горой бурлила жизнь, а потом по колбе, в которой тихо булькала смерть. Брызнуло по полу стекло, пролилась жидкость, и на полу образовались две лужи. Они растекались и стремились слиться в одну Обе лужи были прозрачны. Они ничем друг от друга не отличались. Но в одной была жизнь, а в другой смерть. За миг до того, как они сомкнулись, я понял, что сейчас произойдет что-то ужасное, и отскочил к дверям. Лужи, соединившись, образовали горючую смесь, она немедленно вспыхнула и дала столб нестерпимо белого пламени, которое ударило в потолок и прожгло его, как бумажный лист. Внутри пламени возник то что-то вроде цепной реакции. Столб превратился в вихрь, который, передвигаясь по комнате, немедленно сжигал все, что захватывал. Я увидел, как встает дыбом обугливающийся паркет, вспыхнул край письменного стола, занялись занавески и стали плавиться стекла С опаленными ресницами и бровями я выскочил из комнаты.
Подземная улица была охвачена паникой. По ней бежали люди с оружием и без. На огромной скорости пронесся тяжелый бронетранспортер, неизвестно куда стреляя из пулеметов. Транспортер, на котором приехал я, стоял по-прежнему у тротуара, мирно попыхивая клубами пара. Я вскочил в кабину и приказным тоном крикнул полковнику:
– Поехали!
Он не отвечал. Я посмотрен на него и только сейчас заметил струйку крови, стекавшую с его виска.
