с Вашим Высочеством!
«И кто же тебя так научил, а? Ведь без мыла куда хочешь залезет!» — думал я, слушая эти излияния.
— Прекрасно, прекрасно! Хотите служить отечеству — давайте служить. Вы, говорят, хоть сами конногвардеец, но интересуетесь артиллерией?
— До чрезвычайности! — промямлил тот, заметно радуясь, что начался предметный разговор.
— Смотрите, какой момент: я тот год начал было разбираться в этом вопросе, да только началось война и у меня забрали решительно всё — и людей, и пушки, и боеприпасы…
— Так надобно всё вернуть, да набрать самых лучших специалистов!
— Вот об этом и надо переговорить с господином Мелиссино!
Надо признать, что тут Платоша Зубов оказался чрезвычайно полезен. Акции его в глазах императрица быстро шли вверх, а с ними росло и влияние. Постепенно под его началом сформировался Артиллерийский комитет, призванный усовершенствовать этот род войск. На этих целей удалось выбить в качестве полигона опытное поле под Охтою,средства на изготовление образцов и содержание всех необходимых специалистов. По моей рекомендации в штат вернули господина Бонапарта, а ещё привлекли юного подпоручика Аракчеева. Программа и задачи тоже, в общем, оказались близки тем, что когда-то я надиктовал Николаю Карловичу. Зубова с подачи Мелиссино очень увлекла идея конной артиллерии, а я продолжал протежировать идею с применением реактивного оружия, ожидая здесь очень существенных успехов.
Конечно, было немного обидно, что такую интересную и «жирную» тему подмял под себя мерзкий фаворит. Но радовало, что дело артиллерийского перевооружения вообще не заглохло. К тому же, Зубов оказался не таким уж безнадёжным идиотом, и, хотя и с трудом, но всё-таки начал вникать в дела.
* * *
Тем временем сэр Чарльз Гаскойн любезно уведомил меня, что Кронштадтский литейный завод запущен в дело, и можно его осмотреть. Двор в это время находился в Петергофе, откуда плыть до Кронштадта было много ближе, чем из Петербурга. Как удачно всё складывается!
Пошёл отпрашиваться к Салтыкову. Николай Иванович сделал круглые глаза:
— Ваше Высочество, такие перемещения возможны лишь с личного разрешения Её императорского Величества!
Пошёл к императрице, боясь застать её не в духе на почве расставания с фаворитом. Опасения, к счастью, были напрасны — господин Зубов успел начисто излечить её душевные раны. Но, всё равно, мен пришлось долго её уговаривать.
— Сашенька, не опасно ли плыть в Кронштадт? Всё же идёт война — а ну как подступят вдруг шведы?
— Это же ненадолго, туда и обратно. Да и крепость в Кронштадте чрезвычайно сильна, не хуже Петропавловской!
— Ой, да мало ли, чего! Бывает, суда и в луже тонут!
— Ты же сама на яхте любишь кататься!
— Вот на яхте моей и езжай, а не в лодчонке какой! И скажи графу Салтыкову, чтобы дал тебе пристойный конвой!
Николай Иванович выделил мне взвод измайловцев во главе с племянником Петей. Конечно же, услышав слово «яхта», Костик захотел увязаться за мною! Так, в сопровождении братца, юного поручика Салтыкова, Сакена и непременного Протасова,я и оказался в порту.
Яхта «Екатерина» размерами корпуса вполне тянула на полноценный фрегат. От рядового судна её отличали золочёные украшения носа и массивной кормы, красивые фонари и обильное остекление императорской каюты.
Мне впервые в жизни предстояло подняться на борт парусника. Разумеется, некоторые стереотипы у меня были, и их развенчание началось ещё на пирсе.
Во-первых, оказалось, что никакого трапа мне не подадут. Они вообще не знали, что такое «трап»! Мне спустили перекладинку на двух тонких линьках, точь-в-точь как детские качели в парке. Усевшись на неё, не успел я взяться за верёвки, как дюжина матросов вознесли меня на высокий борт судна.
Вторым, не очень приятным открытием оказалась покрывавшая повсюду корпус судна смола. Это какое-то наказание! За две минуты я испачкал свой сюртучок в трёх местах, в том числе в одном не вполне приличном. Как Екатерина обходилась тут со своими пышными юбками — не представляю.
Наконец, прозвучала команда «отдать швартовы». Я ожидал, что сейчас над нами ветер наполнит паруса, и мы гордо поплывем по волнам… В общем, ни одного паруса так и не подняли.
— Ветер норд-норд-вест, Ваше высочество! — прояснил моё недоумение капитан. — Совершенно невозможно идти под парусом!
— И что же мы будем делать?
— Буксироваться!
И вскоре мы начали «буксироваться». Два баркаса, полные матросов, как бочка селедок, на тонких линьках со скоростью престарелой черепахи тянули нас к острову Котлин. И всё для того, чтобы переместить моё тщедушное тельце на 7 морских миль! Как же мне было неловко…. Полтора часа позора!
Зато у нас было время осмотреть корабль. Костик надолго завис возле орудий (их на яхте было аж двенадцать), я же больше времени уделил конструкции корпуса и парусного вооружения. То, о чём говорили мне корабельные мастера, теперь можно было видеть собственными глазами!
Наконец, мы причалили к кронштадтской стенке. Подплывая к острову, я поразился огромному количеству пришвартованных здесь судов, лишённых оснастки и парусов. Видимо, это те самые «ветхие» суда, в которые списывают выбывшие из эскадры боевые корабли. Но, как же их оказалось много!
На острове меж тем успели заметить, что к ним движется императорская яхта, и всё местное начальство при параде собралось на пирсе.
Мне представили Пётра Ивановича Пущина, главного командира порта, и просто «командира», бригадира Ефима Максимовича Лупандина. Увидев, что приехала к ним не императрица, а всего лишь её малолетний внук, они явно выдохнули с облегчением.
Заводик оказался небольшим — несколько кирпичных приземистых зданий, низких и тёмных; рядом лежали целые груды старых пушечных стволов и прочего чугунного хлама.
Меха раздувались паровой машиной, доставленной из Англии и смонтированной буквально за месяц. Учитывая, что первую паровую машину, назначенную для осушения кронштадтских доков, монтировали несколько лет, прогресс был налицо.
Гаскойн и Бёрд оказались в заводской конторе, но, узнав о моём приезде, сразу вышли ко мне.
Как раз готовилась плавка: мастеровые разбили корку, прикрывавшую «выпуск» из вагранки, и ярко-оранжевый расплавленный чугун хлынул в формы для 36-ти фунтовых ядер.
