— Всех хозяев крогов прошу пожаловать в детинец, — сказал Ярослав. — Плачу им вперед, пусть поят всех желающих бесплатно следующие пять дней. Не забывайте меня, дети мои. Надеюсь…
Восторженный гул раздался повсюду и заглушил последние слова, «…мы встретимся еще раз, при более благоприятных обстоятельствах. Да благословит вас всех Создатель».
Морковник Грыжа обрадовался доброй вести вместе со всеми, но радость его омрачилась ноющими ребрами. Не очень сильно они и ныли, но Грыжа чувствовал себя униженным. Славянского подростка он тут же оттаскал бы за уши, а с печенегами связываться опасно. Вот, вроде бы, Ярослав их усмирил — но Ярослав уезжает. Морковник топтался на месте, а толпа валила мимо него, в основном к крогам. Кто-то наступил ему на ногу. Грыжа повернул голову, увидел какого-то тощего ремесленника, совсем замухрышку, и рассвирепел. Взяв наступившего за грудки, он закричал страшно:
— Ты что же это не смотришь, куда ковыляешь, метелкина жила? А? А?! Ты куда со своим ликом звериным вперся, топаешь честным людям по ногам, а? Вот из-за таких, как ты, и страдает народ!
Он ударил ремесленника наотмашь, и еще раз. Их бросились разнимать, то есть, отрывать Грыжу от ремесленника. Разняли.
— Вот, посудите, люди добрые, — сказал Грыжа. — Вот я стою, никого не трогаю, а он намеренно мне на ногу наступает. Идет, не смотрит. Мол ежели он ремесленник, а я морковник, то наплевать ему. А морковники не хуже ремесленников!
— Это как сказать, — заметил кто-то. — Разные бывают морковники. И разные ремесленники. Я вот знал одного ремесленника, так он такая сволочь был, хоть плачь.
— А я морковников знал целых три, — заметил кто-то еще. — И тоже аспиды, каких поискать.
Заспорили об этом. Какая-то баба сказала, что все они хороши, и ремесленники, и морковники, походят, поедят, попьют, перины подавят, да потом и бросят. Тут же подключились еще несколько баб, со сходным мнением. Замужние самодовольно улыбались, мол, многое и от самих баб зависит, не каждую бабу бросить легко. Бабе требуется умной быть и предусмотрительной, чтобы все предусматривать умом своим. Иная баба ни мордой, ни арселем не вышла, а своего не упустит. Ремесленник с разбитым ликом повлекся прочь. Грыжа махнул рукой и пошел было к крогу, но тут вдруг обнаружил, что кошелек у него все-таки схвитили, очевидно в тот момент, когда он бил ремесленника. Он совсем расстроился. Вот же, подумал он, ворье одно, вор на воре, хорла. Что же делать, там же было немало монет, теперь придется одалживать у межей, а они из-за частых перемен в детинце подняли ставки. Вот житье ведь, хорла.
Мимо шел вороватого вида малый лет десяти, таща на веревке деревянную лошадь на колесах, на которой восседала тощая пигалица того же возраста.
— Это ты у меня кошелек украл? — спросил Грыжа зло. — А?
— Ничего я не крал, — ответил малый. — Воровать нехорошо. Я не ворую.
— Да, как же, поверил я тебе. А ну выверни карманы, посмотрим, крал ты или не крал. Стой! Ты куда!
Грыжа поймал малого за ухо. Малый завизжал.
— Выворачивай карманы, тебе говорят.
Малый, скуля, вывернул карманы. Пигалица смотрела на сцену равнодушно, сидя на деревянной лошади. В карманах малого оказалось немало различных грунок — камешки разных размеров, пряник, гвоздь, и прочее из той же категории, и одна серебренная монетка.
— Вот, видишь, а говоришь не крал, — упрекнул его Грыжа.
— Ничего я не крал, — закричал малый. — Это мне дали монетку. Это моя монетка.
— Украл, украл, — Грыжа покачал головой и сунул монетку в карман.
— Отдай назад! Не твое! Мы на нее пряников…
— А ну пошел отсюда! — рыкнул на него Грыжа. — Пошел, говорят тебе!
Справа по ходу появились пятеро варангов, вышагивающих обходным путем, очевидно на Горку. Малый, пигалица и Грыжа одновременно поглядели на них и на всякий случай разошлись в разные стороны.
По пути домой Грыжа проходил мимо Михайловского Храма и подумал — не зайти ли? И зашел. В Храме было пусто. Грыжа направился прямо к дьякону, возящемуся у алтаря.
— Здравствуй, милый человек, — сказал он священнослужителю.
Дьякон обернулся.
— День добрый.
— А хотелось бы мне спросить у тебя, милый человек. Вот вы, хитрые греки, учите нас, что воровать нехорошо.
— Я не грек, — хмурясь, сообщил дьякон.
— Ты не ври, дружок, — в свою очередь хмурясь, сказал Грыжа. — Я к тебе с открытой душою вперся, а ты сразу врать начинаешь. Так вот, слушай. Вот вы нас учите, что воровать плохо, нельзя. А люди все воруют. Может, плохо учите? Вот у меня кошелек сегодня украли. Так вот, раз вы, греки, все то время, что я на свете живу, учите народ, что воровать нельзя, а он все ворует, так может, чтобы вы лучше учили, вам надобно каждую кражу возмещать? Вот у меня в кошельке было монет на полгривны. Вот подай мне эти полгривны теперь.
— Шел бы ты, добрый человек, домой, — сказал дьякон неприязненно. — У нас тут дел очень много, главный к князю собирается.
— Ага, вот давай его сюда, главного, я с ним поговорю.
— Главный по-славянски не понимает.
— Ага, как деньги с нас брать, так ничего, а как заплатить причитающееся, так по-славянски не понимает. Вы, греки хитроарсельные, разжирели на наших-то трудах да хлебах. Нет, пусть идет сюда, я уж ему объясню как-нибудь.
— Ты, дядя, когда последний раз деньги церкви давал?
— Вчера давал, — не моргнув глазом сказал Грыжа.
— Вчера церковь закрыта была. Крышу мы чинили.
— Я другой церкви давал.
— Иди домой, добрый человек.
— Домой мне, значит. Ах вы, кровопийцы. Ах вы аспиды.
— Я ведь, добрый человек, охрану позову.
— Зови. Какая охрана, охрана вся в детинце.
— Владыка! — крикнул дьякон. — Владыка!
Владыка на зов не вышел. Вышел Александр.
— Что кричишь, дьякон? — спросил он.
— Вот, Александр, пока ты там с отцом… вот.
— Что тебе надобно, добрый молодец?
— А вот, — возмущенно сказал Грыжа, — деньги мне положены, две гривны, а не отдают.
— За что же?
— Задолженность.
Александр глянул на дьякона, и дьякон отрицательно покачал головой.
— Ага, — сообразил Александр. — А за что задолжали они тебе?
— За крышу. Я вчера им крышу чинил.
Александр снова посмотрел на дьякона. Дьякон развел руками и закатил глаза. Тогда Александр взял Морковника Грыжу за локоть и поволок к выходу.
— Ай! — закричал Грыжа.
— Не кричи, — велел Александр.
Грыжа замолчал. Хватка у Александра была стальная. Сын Ипполита вывел Грыжу на крыльцо, отправил его вниз по ступенькам подзатыльником, и зашел обратно в храм. Грыжа поплелся домой.
Нет справедливости в мире, думал он, теребя в кармане серебренную монетку. Сколько хотят, столько и берут. По праву сильного. Притесняют нас, честных тружеников.
Он все-таки зашел в крог, поскольку все-таки нынче наливали, не взимая плату, а как мимо такого пройти? Глупо. Ему налили, и он выпил — отчаянная гадость.
— А получше нет ли чего, чашник? — спросил он.
— Есть.
— Так налей мне.
— За получше платить надо, дядя, — сказал чашник.
— А князь обещал всех бесплатно поить.
— Да. Тебя ж и поят. Вот это пойло — сколько хочешь, столько и пей. А ты думал, тебе греческого нальют задаром-то?
Грыжа огляделся вокруг. Остальные посетители тоже пили морщась. Пили и морщились. И здесь нас обманывают, подумал Грыжа. Плюнув на пол, он вышел из крога. Тут в нем проснулся исследовательский интерес. Пройдя мимо своего дома, он направился к другому крогу — посмотреть, чем поят там. Крог располагался у подножия Пыльного Спуска, и картина здесь была иная. Здесь наливали доброе вино — из Греции и из Корсуни. Но сесть за столик Грыже не захотелось — все посетители крога были печенеги. Они очень шумели и веселились, а когда Грыжа вошел, некоторые воззрились на него враждебно. Вот так вот, подумал он. Этим всегда нальют хорошо, иначе они крог сожгут.
* * *
Коней, любезно предоставленных Святополком, привязали у переправы, в том месте, где еще недавно стояла сторожка со стойлами. Единственная торчавшая возле берега лодка, которую чудом до сих пор не украли, обнаружила течь. Еле дотянули до Безымянного Острова, расковыряли прохудившееся место, заткнули деревянной пробкой. Пробку произвели из срубленного тут же на острове деревца. Рагнвальд поймал себя на мысли, что плотник, которого они ехали ловить, сделал бы все это быстрее и лучше. Возможно даже построил бы новую лодку за это время.
Переправились на неохраняемый Подол и оттуда официальным степенным шагом поднялись на Горку. У входа в детинец Рагнвальд торжественно вытащил грамоту, обращение Святополка к Ярославу, но единственный стражник только пожал плечами и отвернулся. Послание писано было по-славянски, и сколько не ломал над ним голову Рагнвальд по пути сюда, ничего понять ему так и не удалось. Можно было зайти в церковь и найти грамотного дьякона, но все последствия такого поступка учесть не представлялось возможным, и Рагнвальд благоразумно решил отказаться от этой идеи.
