Можно ли согласиться с Исааком Эммануиловичем, или он был то ли запуган (хотя не был трусом), то ли поддался гипнозу культа личности Сталина? Мне кажется, с ним нужно хотя бы отчасти согласиться. Когда в революционном угаре партийные ораторы выражались многословно и с мишурным блеском, Сталин предпочитал деловой тон.
Французский писатель Анри Барбюс так высказался о выступлениях Сталина: «Он никогда не старался превратить трибуну в пьедестал, не стремился стать "громовой глоткой" на манер Муссолини или Гитлера или вести адвокатскую игру по типу Керенского, так хорошо умевшего действовать на хрусталики, барабанные перепонки и слезные железы слушателей; ему чуждо гипнотизирующее завывание Ганди».
Немецкий писатель Лион Фейхтвангер пояснял причины особенностей сталинского стиля: «Так говорит Сталин со своим народом… Его речи очень обстоятельны и несколько примитивны; но в Москве нужно говорить очень громко и отчетливо, если хотят, чтобы это было понятно даже во Владивостоке. Поэтому Сталин говорит громко и отчетливо, и каждый понимает его слова, каждый радуется им, и его речи создают чувство близости между народом, который их слушает, и человеком, который их произносит».
Тут стиль писателя подобен сталинскому (хороший литературный прием). Важно подмечено, хотя и не вполне определенно подчеркнуто доверительное отношение Сталина к слушателям и читателям. Его стиль не был нарочитым. Он определялся особенностями личности. Ведь Сталин всегда меньше всего думал о собственных интересах. Он был не столько «прирожденным атаманом», как считал Алданов, сколько борцом за идею, можно даже сказать, народным вождем. Именно народным, а не возвышающимся на трибуне над толпой, как «большой начальник».
Лев Давидович в этом отношении вел себя иначе. Он упивался собственным красноречием и умел зажечь толпу пламенными лозунгами; как теперь говорят, «завести». Алданов привел несколько «перлов» Льва Давидовича. После покушения Каплан Троцкий воскликнул: «Мы и прежде знали, что у товарища Ленина в груди металл!» Или такое восклицание, достойное героя Салтыкова-Щедрина: «Если буржуазия хочет взять для себя все место под солнцем, мы потушим солнце!» Или образец сарказма: «Империалистическое копыто г. Милюкова».
«Клише большевистской типографии, — пишет о Троцком Марк Алданов, — он умеет разнообразить стопудовой иронией: "В тех горних сферах, где ведутся приходно-расходные книги божественного промысла, решено было в известный момент перевести Николая на ответственный пост отставной козы барабанщика, а бразды правления вручить Родзянко, Милюкову и Керенскому"». (С такими ужимками политик описывает отречение царя и переход власти к Временному правительству!)
Можно добавить несколько из многих возможных подобных примеров. «Ленин безошибочно подслушал нарастающий напор истории на буржуазию», и в результате «ей неизбежно придется "лопаться по всем швам"». «На фронте политические отделы рука об руку с заградительными отрядами и трибуналами вправляли костяк в рыхлое тело молодой армии».
Безусловно, не всегда Троцкий допускал стилистические ляпы. Писал он, в общем-то, неплохо. Оценка его литературного таланта зависит от принятого критерия качества. Кому-то могут понравиться и приведенные выше высказывания Троцкого.
Сравнение стилей Сталина и Троцкого помогает понять, почему основная масса членов партии, не обладающая массовой психологией толпы, легко поддающейся эмоциям, склонная к рассудительности и здравому смыслу, предпочитала видеть своим вождем после Ленина не Троцкого, а Сталина.
Можно предположить, что это связано с тем, что основную массу делегатов представляли кадры, за подбор которых отвечал Сталин. Они могли быть ему благодарны или даже преданы. Им вдобавок нравился простой, доходчивый стиль его выступлений.
Сталина поддержало и большинство членов ЦК партии, Политбюро. Среди них преобладали старые большевики. Чем объяснить их выбор? Они должны были постараться выполнить завет Ленина о замене Генерального секретаря. Как можно было ослушаться прославляемого, пусть даже в данное время тяжело больного вождя?!
Кого же предпочел Ленин?Ильич предложил сместить Сталина с поста Генсека, не сказав о том, кого же он рекомендует взамен. Назвал несколько имен (кроме Сталина), только и всего. А кто же, по его мнению, может его заменить? Непонятно.
Можно возразить: он был подлинным демократом, а потому не мог навязывать съезду свое мнение. Назвал возможные кандидатуры, но не стал настаивать и предпочел положиться на волю большинства.
В такое объяснение трудно поверить. Подобных замашек, едва ли не всегда рассчитанных на публику, лицемерных и достаточно характерных для буржуазных политиков, у него не было. Во многом его можно обвинять, но не в показной демагогии. Тем более когда она не имела никакого смысла.
Вообще-то имеются «аналитики», сумевшие довести до идиотизма версию о Сталине как злодее всех времен и народов. Они высказали мнение, будто он запугал своих коллег и они с перепугу проголосовали за него. Тогда получается, что партийные деятели и делегаты съездов были одержимы манией преследования и страдали от безотчетных страхов, а их генсек-параноик упивался властью. Нечто подобное счастливому сочетанию мазохистов с садистом.
Проще предположить, что сторонники такой версии утратили либо разум, либо совесть. Ибо в те времена у Сталина не было возможности заставить партийных деятелей голосовать за себя. Они делали выбор по своему разумению. Как показали последующие три десятилетия, их выбор был совершенно верным с позиций укрепления государства и партии, хотя для некоторых из них он оказался роковым.
Итак, не предложив ни одной, ни нескольких (что было бы вполне «демократично») кандидатур вместо Сталина, Владимир Ильич определенно показал, сам того не замечая, что у него на примете нет никого.
Ну а как же Троцкий? Разве не его назвал Ильич одним из двух выдающихся вождей в составе ЦК (сам он — не в счет) и самым способным из них? Казалось бы, другого выбора нет, несмотря на некоторые указанные недостатки данной кандидатуры. Почему же Ленин не решился назвать эту фамилию?
Эту тайну политического завещания Ленина разгадать непросто. Он не оставил на этот счет никаких объяснений. Придется, как говорится, читать между строк. Красноречивый факт: автора письма не может в полной мере удовлетворить ни один из названных товарищей.
Он выделил первых двух, но с оговорками. Некоторые его замечания не назовешь убедительными, они смахивают на придирки. Никого, судя по его словам, нет оснований считать его преемником. Никто не может его заменить. Поэтому, возражая против Сталина, он не предложил никого другого.
