— Я всегда считал, что чтение газет не способствует повышению воинственности вашего духа, Родль.
— Пусть это зачтется мне как самопожертвование, — положил тот на стол перед обер-диверсантом только что отпечатанный краткий обзор прессы, давая тем самым понять, ради кого он приносит себя в жертву.
Скорцени взял дайджест, бегло пробежал взглядом первые абзацы и отшвырнул его на край стола.
— По-моему, перечитать все это способен только человек, решивший, что жертвовать ему уже нечем и незачем, — возразил он, снисходительно пожимая плечами.
— И еще: два дня назад вы попросили подготовить досье на унтерштурмфюрера Фридриха Крайза…
— Это еще что за Фридрих? — поморщился Скорцени. — Если учесть, что все Фридрихи Германии были Великими.
— По национальности — фриз. В свое время «выловлен» был в глубинах одного из островов Восточно-Фризского архипелага.
— Вы имеете в виду известное нам обоим Фризское Чудовище?
— Так точно.
— Так называйте его своим именем. Нашли что-либо достойное внимания?
— По-моему, здесь все достойно внимания, вплоть до оставленных осведомителями гестапо чернильных клякс.
— Потому что жизненный путь любого из нас для гестапо — всего лишь большая, несуразнаялернильная клякса из составленного на него досье.
Скорцени поднялся из-за стола, открыл огромный сейф и добыл из его зева тоненькую папочку.
— Здесь всего три донесения из «Регенвурмлагеря», касающиеся не столько вашего любимца-фриза, сколько первого коменданта Рейх-Атлантиды.
— Штандартенфюрера Овербека? — удивленно уставился на него адъютант. — Но он уже отправлен в мир иной.
— А кто вам сказал, что досье расстреливают вместе с теми, на кого они заведены? Вы где служите, Родль? Сколько еще вы должны прослужить в СД, чтобы понять, что самые интересные сведения о расстрелянных нами как раз и начинают поступать из того мира, в который мы их отправляем?
— Я учту это, господин штурмбанфюрер.
— Так вот, для начала, возьмите эту папку и наполните ее так, чтобы по толщине она могла сравниться с досье, составленным Последним Мюллером рейха на нас обоих[49].
— Не дотянем, господин штурмбанфюрер. У Мюллера особый талант. Впрочем, наши архивариусы уже кое-что накопали. Несколько минут терпения.
«Фризское Чудовище! — удивился Скорцени тому, что в бомбово-кровавой суете войны умудрился позабыть об этом типе, о котором в свое время впервые прослышал еще от коменданта Овербека, когда тот посвящал его в подробности посещения «Регенвурмлагеря» фюрером. — Куда девался последний великий хронист войны Штубер? Еще один экземпляр для его коллекции «неповторимых воителей XX века».
Пока Родль доставлял ему папку, — поначалу адъютанта задержал в приемной телефонный звонок, затем отняло время появление кого-то из офицеров, которого он отказался пропустить к шефу, — сам Скорцени повторял ту же ошибку, в которую успел ввергнуть себя с утра Родль: просматривал обзор прессы.
Американцы сообщали о высадке дополнительного контингента своих войск на юге Италии. Англичане аристократично намекали на возможность еще одного прыжка «британского льва» через Ла-Манш, на этот раз — для освобождения Бельгии и Голландии. Вконец обнаглевший обозреватель французской газетенки, издающейся где-то в Алжире, размечтался о переустройстве послевоенной Европы, в которой Германии отводилась, видите ли, роль «подопечной территории» под мандатом Лиги Наций или Совета стран-победительниц.
Причем территория этой «подмандатной» Лиге Нации Германии» виделась ему предельно урезанной, да к тому же расчлененной на восточную (реверанс в сторону русских) и западную зоны влияния.
«Скопище мерзавцев! — зашвырнул Скорцени обзор на конец приставного стола. — Трусливо бежать из страны, забиться в глубины африканских пустынь и оттуда пророчествовать относительно передела Германии, рассуждая о великой империи, как о подопечной территории, о некоем бантустане!»
Однако тут же остепенился: «В свое время мы точно так же делили территории стран, еще не захваченных Германией. Но, по крайней мере, делали это, пребывая в своем государстве, возвышаясь над окружающим миром мощью армии».
Появившись в кабинете, Родль, прежде всего, метнул взгляд на растрепанные страницы обзора, едва удерживавшегося на самом краешке длинного стола, и даже не счел необходимым скрыть свою ироничную ухмылку: поглощение этого антигерманского чтива оказалось вредным не только для него, но и для Скорцени. Невзирая на непробиваемость железных нервов обер-диверсанта рейха.
— Вы заметили, Родль, что ваше появление с досье на очередного рыцаря этой нескончаемой войны похоже на ритуал, достойный летописи?
Высокий, увенчанный диадемой из темно-русых, жестких, слегка вьющихся волос, загоревший лоб Родля барханно поморщился. Гауптштурмфюрер знал, что словесная игра, которую обычно затевал в таких случаях Скорцени, уже сама по себе составляет некую часть ритуала посвящения в тайны жизни очередного странствующего рыцаря войны, и что первый диверсант рейха всегда придавал ей очень большое значение. К счастью, игра эта редко переходила в настоящую словесную дуэль: шеф, как правило, слишком был занят собственными размышлениями, чтобы прислушиваться к размышлениям адъютанта, представавшего перед ним на этом словесном ринге лишь в роли словесного спарринг-партнера.
— Все, кто удостоен чести пасть перед вами в виде досье, тем самым уже становятся избранниками истории. — Родль не льстил Скорцени, да штурмбанфюрер и терпеть этого не мог. Он всего лишь констатировал факт.
— Тем, кому повезет «пасть» на стол Последнего Мюллера рейха, — повезет еще больше.
— Это уже счастливчики. Не будем завидовать их судьбе.
22
Открыв первую страницу досье, Скорцени вначале отшатнулся, а затем наклонился, и, хотя зрение его по-прежнему оставалось отменным, слишком уж пристально, и как-то подслеповато всмотрелся в то, что было изображено на фотографии.
«Да уж, там есть на что посмотреть, — ухмыльнулся про себя адъютант. Несколько минут назад он и сам уже пережил нечто очень близкое к шоку. — Господь и случай не поскупились».
Тем временем Скорцени оторвался от лицезрения изображенного на фотографии существа, перевел очумелый взгляд на гауптштурмфюрера, но, так и не добившись разъяснений, вновь уставился в лицо героя досье.
— Что это здесь наклеено, Родль?
Гауптштурмфюрер всегда очень чутко улавливал грани черного диверсионного юмора Скорцени, однако на сей раз и удивление его шефа казалось вполне искренним, и вопрос звучал со всей возможной серьезностью.
