– А иностранный почему? Ты что, в институте английский не изучал?
– В том-то и дело, что английский, которым, между прочим, владею свободно. А тут в школе только немецкий.
Я вспомнила свои мучения с немецким, и на время заткнулась.
– Поэтому в 1940 году аттестат получить не смог. Успел только в 1941 перед самым призывом в армию. Ну а дальше все по анкете.
– Так, для первого раза достаточно. Только ты забыл сказать, какой институт закончил.
– МИФИ, московский инженерно-физический. Факультет Т, экспериментальной и теоретической физики.
– Знаешь, я сама – недоучившаяся студентка МЭИ. Знаю, что в моем институте основная специализация – энергетика. Хотя есть еще автоматика, электроника и радиотехника. А какая основная специализация в твоем МИФИ?
– Грубо говоря – атомная бомба.
Вот тут я бы точно грохнулась на пол, если не сидела твердо на топчане. А потом в голову пришла одна жуткая мысль, от которой меня уже заранее бросило в дрожь. Я вспомнила, чем сама занималась в «свободное время» перед самой заброской в тыл к немцам. И вкрадчивым таким голоском задала вопрос.
– А скажи-ка дружок. Пока ты жил и учился в этом времени, ты не пытался для памяти записать какие-либо формулы, выкладки, теории. Ну так, чтобы в нужное время легче было вспомнить.
И тут же рявкнула.
– И не вздумай соврать!
Судя по тому, как он дернулся, ответ стал очевиден. Сам Колюжный это понял и с тоскливым выражением кивнул.
– Пытался, исписал пару тетрадей средней толщины.
– И где ты эти тетради спрятал? У деда Охрима?
– Нет больше деда Охрима. При отступлении наш батальон прошел через его хутор. Точнее через то, что от хутора осталось после бомбежки. Но я, естественно, там и не думал прятать. Спрятал недалеко от того шалаша, в котором скрывался, как Ленин в Разливе1).
-
1) После Февральской революции Ленин вернулся в Россию, но после того, как власть перешла к Временному правительству, ему пришлось убежать в Финляндию. Там он скрывался вместе с Зиновьевым в шалаше около поселка Разлив.
– Так, теперь помолчи. Дай подумать.
Вот попала, так попала. С одной стороны, нужно охранять этого типа не знаю как, чтобы пылинки на него не упало. А, с другой стороны, только он может найти свои бумаги. Мне совсем не интересно, если он в какой-то момент заявит: «А вот это я не помню. Но это точно есть в моих записях.» Значит нужно организовать поисковую экспедицию за бумагами в район Гродно. Ой, мамочки! Да за что же на меня свалилась такая головная боль! Тут немцы со своими антипартизанскими действиями, а мне нужно «отойти в сторонку за бумажками». И что еще совсем неприятно, так это необходимость известить начальство. А какое и как извещать? Судоплатов тут мимо. Получается только Берия. А у меня на него нет прямого выхода. Тот код, который он дал мне в свое время, возможно и действует, но только не для передачи по радио. Значит следует использовать хорошо понятные иносказания. Тут нужно все обдумать. Ладно. Пока надо завершить разговор с этим типом, который, кажется, сам хочет задать несколько вопросов.
– А как ты заподозрил, что я оттуда? Стоп, сама поняла. По рекламе.
Калюжный согласно кивнул.
– Но ты, между прочим, тоже вел себя неаккуратно. Особист ведь тебя заподозрил. Крестик носишь, но не крестишься. Сейчас так не принято. И речь не сельского парня, и умный слишком.
Тут Калюжный кисло улыбнулся.
– Ладно, сам понимаешь, что теперь я должна взять тебя под персональную опеку. И не скалься. Тут тебе ничего не обломится. Это тебе не двадцать первый со свободными нравами. Здесь и сейчас со всем этим строго. Кстати при посторонних ко мне обращаться только на вы и строго по уставу. Вам понятно, товарищ боец?
– Так точно, товарищ лейтенант. А теперь расскажи, как ты сумела тут устроиться? Только не говори, что, узнав, что ты из будущего, все вокруг тебя заплясали от радости, особенно когда услышали, какое будущее ожидает страну.
– О том, что я из будущего, в НКВД узнали почти сразу, по документам, бывшим при мне, только я про это не даже не догадывалась. Потом меня два месяца проверяли, да так, что я еле жива осталась. О том, что будет, теперь, конечно, знают и, возможно, сумеют принять меры. Кстати, звание свое я получила не на пустом месте. Впрочем, поживешь, увидишь. Здесь обо мне молчи. Я действительно командир всего нашего отряда и в случае чего спросят с меня по полной. Иди, пока свободен.
От последних слов Калюжного слегка передернуло, но тут уж ничего не поделаешь. Он теперь сам секретоноситель государственного уровня. Поэтому, отпустив Калюжного, я в первую очередь разыскала Кондрашова.
– Товарищ Кондрашов. Для вас персональное задание. Совершенно случайно я выяснила, что товарищ Калюжный, на которого вы мне ранее указывали, владеет совершенно секретными сведениями, которые необходимо передать нашему руководству. В связи с этим необходимо организовать охрану товарища Калюжного. Он ни при каких обстоятельствах не должен попасть к немцам. Так что никуда его из лагеря не выпускать без моего личного разрешения. Вам понятно?
– Так точно, товарищ лейтенант, понятно.
– Назначьте бойцу Калюжному персонального телохранителя, только сделайте это как-нибудь втихую, незаметно. Выполняйте.
Озадаченный Кондрашов отошел, но мне было уже не до его переживаний. Радиограмма в Центр. Вот что теперь выходило на первый план. Но тут я сообразила, что как раз сейчас это будет совсем не ко времени. Мы готовим отпор немцам. Все уже пришло в движение. Если сейчас Судоплатов получит подобную радиограмму и передаст ее по назначению, то может получить совсем другие инструкции. Тогда начнется маловразумительная дерготня типа «правый фланг на левый фланг, а середину – в центр». Ох, как это все не ко времени! Поэтому я решила взять грех на себя и пока ограничиться только составлением текста. А отправлю радиограмму после схватки с немцами. В конце концов, я могла действительно узнать все это позже или вообще не узнать.
