– Достаточно. И у вас было достаточно. И вы знаете, к чему это привело. Нужен хорошо информированный скептик.
– А если я откажусь, меня отправят к костоломам. Верно?
– Я все-таки уважаю коммунизм за этот культ самопожертвования. У нас он как-то хуже сложился. Идеал первых христиан – быть зверски замученными за веру. Но понимаете, у нас не конец тридцатых. Военное время, полевые условия, тупые методы неопытных мясников… Сейчас, Виктор, если бы вдруг нам понадобилось от вас чего-то принудительно добиться, вы бы не умерли смертью великомученика. Вы бы остались живым, с подорванным здоровьем и предателем. Довольно долгую оставшуюся жизнь вы бы испытывали даже не столько физические, сколько нравственные мучения, потому что вы не выдержали, вас заставили предать.
– Но вы же и так предлагаете мне предательство.
– Да вы что? Господь с вами, Виктор! Предлагать человеку, который по духу своему гражданин, предательство… Почему вы считаете меня таким глупым? Как я, столько лет имевший дело с разными людьми, смог бы найти в вас хоть какую-то склонность к добровольному предательству и рассчитывать на это? Каким образом?
– И что же вы тогда предлагаете, если не предать?
– Виктор, вы слишком заигрались в «Зарницу». Вернитесь в реальность, пожалуйста.
– В какую из?
– В любую, какая вам по вкусу. Войны нет. У вас там люди переезжают из России на постоянное жительство и работу в Европу, в Германию?
– Да, и довольно много.
– У вас считают их предателями?
– Нет. Но это другой случай.
– Чем? Тем, что между Россией и рейхом пока нет дипломатических отношений? Но это вопрос технический. Если в нашей реальности Сталин подписывал с фюрером соглашения и поднимал тост за его здоровье, с чего вы взяли, что этого не сделает ваш президент?
– Но этого-то пока нет. Здесь СССР.
– Разве вы гражданин СССР? В СССР вы иностранец, гражданин Российской Федерации. Ну подумайте, как вы можете предать государство, которому вы ни в чем не клялись, ни в чем не обязаны и которое вообще своим вас не признает? А у нас вы наконец получите гражданство. Вы перестанете быть человеком без родины.
– Разве Родину можно назначить?
– Я понимаю, вы имеете в виду корни. Родные места, знакомые дома, старые друзья, родственники. Но… Вас оторвало от корней, Виктор. Здесь вы не можете вернуться к старым друзьям и родным. Я понимаю, человеку сложно это сразу пережить, и в это не хочется верить. Но рано или поздно надо укореняться заново. Человек словно дерево: без корней он засохнет.
– У меня есть корни. Есть родной город, река та же, леса те же.
– Чем же вы измените своей реке? Это вообще-то остатки языческих религий – поклонение реке, лесу. Но пусть даже так. Разве мы собираемся им вредить? Мы собираемся сотрудничать с СССР. Наши концерны заинтересованы строить там заводы. Зачем мучиться и изобретать велосипед? Рабочие в СССР будут трудиться на образцовых предприятиях, собирая вот такие красивые «мерседесы», «БМВ» и «опели».
– Понятно. Опять ляйтеры вместо инженеров, чтобы вечно зависеть от левой ноги Круппа?
– А какой смысл развивать советские предприятия? У меня один знакомый был приглашен специалистом в СССР в первую пятилетку. Да, там хорошая, крепкая, быстро обучающаяся рабочая сила. Но в каких условиях! Халатность, саботаж, пьянство, прогулы, управляющие или жулики, или самодуры… Это бесполезная трата времени и денег. А покупатель имеет право за свои деньги купить хороший, надежный товар, а не то, с чем он будет мучиться.
– Это позиция обывателя, а не гражданина.
– Дать народу хорошие товары – позиция гражданина.
«Ясно, – подумал Виктор. – Подмена ориентиров. Это мы уже проходили в девяностом…»
Уважаемый читатель! Если вам говорят, что у вас нет внешних врагов, а ваш основной враг – ваше собственное государство, если вас убеждают, что работать против интересов своей страны – это не предательство, а работать для своей страны – пустая трата сил, то вас, скорее всего, психологически обрабатывают. Хотя в нашей реальности это будут уже не люди рейхсфюрера.
– Мы теряем время. Я требую звонка в консульство.
На улице раздался шум машины – похоже, небольшой грузовичок.
– Времени уже нет. Скоро здесь будет пуф-пуф, и надо провести эвакуацию. Сейчас в фургоне вывезут Наташу, она была с нашими людьми в гараже. Можете убедиться, что она в полном порядке, можете поговорить, только недолго.
– Видеть не желаю. Наташа – ваш агент и провокатор.
– Как знаете.
На улице хлопнула дверь, рокот мотора усилился и плавно угас, удаляясь.
– Теперь вы. Чтобы ваши друзья не разобрали вас на части вместе с машиной, вас придется везти в багажнике. Машину поведет фрау Боммер – на нее не подумают. При каких-то технических неурядицах в пути не кидайтесь на нее, тем более что она неплохо стреляет. Надеюсь, вы, как взрослый человек, не будете вынуждать вас, ради вашей же безопасности, запихивать туда насильно.
Виктор вздохнул:
– Ну что ж… Дайте только собраться с духом.
– Пожалуйста.
Виктор поднес руки к лицу, подойдя к углу комнаты, медленно провел ими ото лба вниз, словно в раздумье…
«Я же не давал им одежды, они не знают…»
Он бысто ухватил лацкан своего пиджака и засунул в рот.
– Химмель![29] – заорал Дитрих и дернулся к нему.
– Нажад! – процедил Виктор. – Ражгрыжу ампулу!
– Ну что за ерунда…
– Нажад! – Виктор вытаращил глаза, чувствовал, как жар от гнева прилил к его лицу.
– Ну, ну… – Дитрих отошел на полшага. – Поговорим спокойно.
– Шоедините ш коншулом, живо!
– Хорошо. – Дитрих подошел к телефону и поднял трубку. – Семь-три-двенадцать. Дайте связь с советским посольством, немедленно. Немедленно, я сказал! Сейчас они соединят, не волнуйтесь. Да? Говорит штандартенфюрер СС Дитрих Альтеншлоссер. Я прошу вас безотлагательно соединить меня с послом СССР в рейхе. Прошу доложить, что это дело чрезвычайной государственной важности… Да… – Он поднял голову. – За послом послали… Надеюсь, эта дипломатическая бюрократия не будет долго тянуть.
– Отойчите от штола.
– Хорошо. Пожалуйста. Вот мои руки. Я ничего не делаю.
Виктор осторожно подошел к столу и потянулся к трубке.
И тут у него в глазах внезапно потемнело, как будто от давления.
«Коньяк…» – подумал он и полностью провалился во тьму.
Глава 26
Операция после полудня
Он очнулся от того, что ему в бедро вонзили что-то острое. Хотел замычать, но все тело и лицо задеревенели; в бедре начал разливаться какой-то жар, поднимаясь выше.
– Подожди, миленький… сейчас…
Иглу выдернули; в нос резко шибанул нашатырь, наворачивая слезы на глаза. Виктор понял, что его держат руками и поднимают; память начала возвращаться, и он сообразил, что его вытаскивают из багажника. Брызнул свет; веки задвигались, промаргивая зрачки, и он вдруг увидел перед собой лицо Зины!
– Сейчас… так… очнулись…
Картина, которая открылась перед Виктором, была умопомрачительной.
Светлый зеленовато-голубой «опель» с белой крышей и раскрытым багажником висел поперек старой узкой улицы немецкого городка на уровне второго этажа на лапах автомобильного подъемника. Багажник оказался как раз впритык к балкону с железной решеткой, на котором, одетые в форму дорожной полиции, стояли Зина и какой-то мужик со «скорпионом» наготове. Собственно, на этот балкон Зина и затаскивала Виктора.
И тут Виктора начал неудержимо разбирать смех.
– Так это же… Помнишь…
– Потом. Ноги… Пошли… пошли… – Зина, как военная санитарка, перекинула правую руку Виктора через плечи и потащила в дом.
Он вспомнил.
Он рассказывал Зине эту комедию. Датская, конца семидесятых. «Операция начнется после полудня». Эпизод был именно оттуда.
Неужели эта бредовая комбинация здесь сработала? Хотя почему нет? В рейхе с его орднунгом, как уже убедился Виктор, ждут чего угодно, но в разумных пределах!
Они промчались через коридоры и лестницы старого дома с криками «Ахтунг!» и «Платц да!»[30]. За дверью парадного ждал полицейский мотоцикл – довольно недурственный байк от «БМВ», с коляской и торчащими в обе стороны цилиндрами мощного движка. Высоко поднятый глушитель с дырками, чем-то напоминавший кожух от «дегтярева», сиял хромом. На Виктора накинули черный форменный плащ, нахлобучили на голову шлем с очками и помогли втиснуться в «галошу», на которой хищно торчал вычищенный и смазанный МГ-42, Зина прыгнула за руль, мужик – на седло за ней, и они рванули.
Они летели нагло, с воем сирены; через пару кварталов перед ними вынырнул черный с белыми крыльями официально-тяжеловесный, будто предпенсионный чиновник народного учреждения, «БМВ-полицай», с вытаращенными фарами-пенсне, с округлым синим колпаком мигалки над лобовым стеклом и мегафоном на крыле, через который что-то орали. По спокойствию Зины Виктор сообразил, что это тоже наши.
