Понятно, что вооруженным сведениями о своих правах переселенцам будет гораздо проще выбрать свое место на наших просторах. И, как я надеялся и в чем убеждал всю дорогу Николая Васильевича, будет неким щитом, преградой для нечистоплотных дельцов. Появились у нас уже и такие людишки – пытающиеся «поймать рыбку в мутной воде». Безграмотных крестьян, считающих, что достаточно достичь сказочно богатой Сибири, чтобы сразу все стало хорошо, мигом записывали в «арендаторы» на совершенно кабальных условиях. Или вербовали на золотые прииски или каменоломни. Рабочих рук везде не хватало.
В общем, к середине января Кухтерин намерен был предъявить мне чуть ли не пять дюжин будущих извозчиков, полностью удовлетворяющих моему требованию. На том и расстались.
В Колывани нас ждал… ну не то чтобы скандал, но шума было много. Летом, с подачи Кирюхи Кривцова, на берегу Оби местные купцы сообща принялись строить причалы. Рассчитывали, что заштатный городок станет крупным перевалочным пунктом, местом перегрузки алтайского зерна с барж в вагоны железной дороги. Да и тяжелые слитки чугуна, которые уже в будущем году должны будут начать вывозить из-под Кузнецка, мимо не пройдут. Мысль была несомненно здравая, но зря гилевский дружбан со мной прежде не посоветовался. Иначе не теперь вот, а сразу знал бы, что фон Мекк решил провести чугунку, минуя Колывань. Лучшим вариантом инженер счел построить гигантский, прежде в России невиданный, полутораверстный железный мост гораздо севернее нынешней переправы. В районе села Красный Яр. И там уже, по водоразделу, напрямую к Убинским озерам. Это давало выигрыш чуть ли не в тридцать верст пути и, что особенно ценно, включало в деловой оборот гигантскую площадь сейчас почти не использующейся земли. О том, что дорога пройдет по местности, богатой лесом, которого так остро не хватает в Барабинских степных районах, можно даже и не говорить.
Была еще одна причина тому, что я согласился с доводами Штукенберга и фон Мекка, но о которой я пока никому не говорил. Альтернативный маршрут существенно приближал нас к нефтяным месторождениям севера Новосибирской области из прежней моей жизни. Пусть качеством нефть была не ахти, зато залегала совсем неглубоко, и ее вполне реально было добыть при уже существующем уровне технологии.
Но что все эти резоны для людей, загоревшихся идеями единственного пока в Колывани первогильдейского купца? Они, можно сказать, от сердца последние рубли оторвали, все нажитое непосильным трудом на зерновых спекуляциях в эти причалы вложили. Амбары – склады временного хранения, и даже из Москвы какую-то механику на паровой тяге для быстрой разгрузки кораблей выписали. И что? Все зря? Кто теперь сюда грузы повезет, ежели до чугунки чуть ли не сто верст?
Приятно удивила реакция губернатора. Понятное дело, никто с бранными словами на меня, тайного советника и председателя Главного управления огромного наместничества, бросаться не посмел. Но и сам факт, что какие-то лавочники – а большинство из кривцовской «Компании Колыванского речного порта», как раз и были мелкими торговцами – высказывают претензии столь высокому начальству, мог вызвать куда более жесткую рефлексию. Тем не менее Родзянко совершенно спокойно расстелил карту поверх вазочек с сушками и молча провел линию от будущей дороги через приобский городок и дальше на юг, до Барнаула.
– Невелики капиталы потребны, дабы сюда отдельную ветку протянуть, – выдал он ошалевшим от вдруг открывшихся перспектив купцам. – А потом и далее. На юг. На Алтай. В Китай…
– Ха! – выдохнул я. – Ну это уж…
– Но ведь будет же, Герман Густавович? Пусть не мы, так наши дети или внуки, но ведь выстроим же путь великий?! И к Океану, и в страны китайские! И сойдутся все пути здесь, в самой середине державы. Не так ли?
– Ваши бы слова, ваше превосходительство, да Господу в уши, – крякнул расслабившийся Кривцов. – Покамест нам бы веточку малую…
Пообещал. Тем более что ответвление от основной магистрали изначально нами планировалось. Доставка стройматериалов по реке гораздо дешевле.
Думал, на этом, так сказать, дорожная тема окажется исчерпанной. Но не тут-то было. На следующий же день явился местный почтмейстер, губернский секретарь Федор Германович Флейшнер. Умолял нас с губернатором принять участие в совещании по поводу содержания почтового тракта. Понятное дело – забота о всем бесконечном Сибирском тракте ему не по чину была, а вот состояние южной его части – Барнаульского участка – внушала серьезные опасения.
Товарооборот с южными округами губернии за последние три года вырос в четыре раза. Какую-то часть алтайского зерна, гилевских тканей и продуктов лавинообразно развивающегося пчеловодства вывозили летом по Оби. Что-то шло прямиком в Китай. Но большая часть товаров купцы традиционно приберегали к зимней Ирбитской ярмарке. В зимнее же время формировались караваны, весной отправляющиеся в Чуйскую степь. И вся эта масса грузов стала для почтового тракта настоящим бедствием.
Особенно если учесть печальное обстоятельство, что никто, начиная с момента издания Манифеста, за дорожным покрытием особо и не присматривал. Приписанным прежде к тракту крестьянам больше никто не мог приказать делать это, а бесплатно, естественно, ничто и не делалось. Время от времени губернское почтовое ведомство выделяло кое-какие деньги на ремонт мостов и засыпку совсем уж неприличных колдобин. Проблему это конечно же не решало. И если бы не резко выросший грузооборот и недовольство купцов, не понимающих – за что с них берут прогонные деньги, – никого бы это и не тревожило.
Торговые люди писали жалобы, почтмейстеры докладывали по инстанции. Бумаги аккуратно подшивали в папки-скоросшиватели и немедленно отправляли в архив. Все всё понимали, но сделать ничего было нельзя. Прогонные сборы немедленно отправлялись в вечно пустую казну и назад уже не возвращались. Сибирь во все времена и эпохи финансировалась по остаточному принципу.
Я ничем не мог помочь этим людям. Тракты, построенные еще чуть ли не при Екатерине Великой, за век непрерывной эксплуатации пришли в состояние, когда дешевле было выстроить новые, чем починить старые. Однако ни на то, ни на другое у государства не было средств. Даже смешной, по сравнению с чугункой, суммы в полторы тысячи ассигнациями за версту. Особенно если вспомнить – сколько у нас этих «смешных» верст. Тысячи!
– Вы, почтенные, дадите людишек на работы?! – наконец вспылил опечаленный своей беспомощностью не меньше меня Родзянко. – Не за деньги, а для общества? Щебень беретесь привезти? Песок? Бревна? Вы, канальи, вовсе стыд потеряли?! Нешто Флейшнер ваши прогонные в кубышку себе прячет? Или выезды на них покупает? У почтмейстера тутошнего – вон, на локтях прорехи, а вы…
