Так время шло, не шатко и не валко, в Ташкент я ездил как студент-заочник по разным причинам. Туда ко мне приезжали и из Душанбе, и из Находки, и даже из Ирана, Афганистана и Объединенных Арабских Эмиратов. Работать стало просто невозможно, руководство экспедиции стало меня притеснять на каждом шагу.
В 1970 г. Брежнев дает согласие на мой переезд в Москву, но:
– Пока, по конспирации, поживете на частной квартире, – издевательски произнес он.
Присутствующий при этом разговоре Щелоков не вытерпел и сказал:
– Ваше хамство, Леонид Ильич, в отношении столь заслуженного человека не выдерживает никакой критики.
Мы поднялись вместе со Щелоковым и ушли от Брежнева, не попрощавшись с ним. После сказанных слов Щелоковым в мою защиту Брежнев стал полностью игнорировать Щелокова и спешно готовить ему замену из очередного Галиного мужа, то есть своего зятя. Я видел, как тает здоровье Г.К. Жукова, и почти ничего ему не говорил об этих отношениях и издевательстве. Туг следует добавить, что у Брежнева со Щелоковым уже сложились напряженные отношения. Брежнев Щелокова давно недолюбливал за прямоту и еще за то, что тот входил в руководство СВПК, Брежнев об этом знал, потому также и опасался Щелокова.
Но, как оказалось, Щелоков все-таки Жукову все рассказал. И тот решил выяснить отношения с этой «чернобровой сударыней», пошел к нему на прием. Однако что-либо положительного решить ему не удалось, а результатом его разговора с Брежневым стал инсульт, с которым Г.К.Жуков попал в госпиталь.
Брежнев совершенно перестал заниматься делами государства, и если бы не В.В. Гришин, то коррупция разрослась бы многократно (может быть, даже близко к тому, как это стало при Ельцине) в Москве в 70-х годах. А окружение типа Ельцина, Горба¬ чева, Алиева, Шеварднадзе, Яковлева, Дымшица и прочих людей, озабоченных личными делами значительно больше, чем государственными, было на каждом шагу и на самых разных должностях.
Все хорошо понимали, что если я официально, минуя Брежнева, через какое-то ведомство перееду в Москву, то работнику, кто оказал мне такую помощь, это будет стоить занимаемой им должности.
Я не скажу, что контрразведка прекратила свою работу, конечно же нет. Мы работали, как говорят, и за себя, и за того парня, но многое шло насмарку. Да и сам характер работы очень усложнился из-за всевозможных препятствий. Брежнев нас стал упрекать в «шпиономании», даже Андропова однажды отчитал «за излишнее высасывание шпиономании из пальца». Работа наша становилась невыносимой. 5 февраля 1968 г. мы собрались в узком кругу: Жуков, Скрябин, Ахромеев, Огарков, Куликов, Садыков, Аблязев, Литовченко, Веревкин, Разуваев, Андропов, Щелоков, Устинов, Гречко и я, чтобы переговорить об отстранении со своего поста Брежнева.
И утвердить кандидатуру Андропова на его место. Казалось бы, вопрос обдуман и индивидуально со всеми проработан.
Когда же я выступил с обвинением Брежнева в антисоветизме и разложении общества, то все как-то смякли и сникли.
И кроме Жукова никто не сказал ни единого слова. Жуков предложил переговорить с Брежневым и предложить ему добровольно сложить с себя полномочия генерального секретаря. В крайнем случае, предложить ему почетного председателя КПСС без права распорядительного голоса. Взял слово Скрябин Г.К. и предложил не трогать Брежнева, ибо мы навредим нашей службе в целом и каждому из нас в отдельности.
– Людям нравятся существующие порядки, – объяснял Скрябин,- а вернее, весь бедлам, где никто ни за что не отвечает, но все зарплату получают.
Потом «прорвало» Огаркова. Он прямо заявил, вопреки мнению Г.К. Скрябина:
– Что же мы за служба такая, если не можем выполнить свою задачу? Мы – это служба, которую создавали как раз для борьбы с внутренними и внешними врагами и внутри страны, и за рубежом. Служба создана в 1918 г. на третий день после создания ВЧК, и предложил создание нашей контрразведки не кто-нибудь, а Ф.Э. Дзержинский, председатель ВЧК. Сегодня ведь идет массовое разложение общества, безответственность сплошная. Куда ни загляни – саботаж, искусственно, в корыстных целях той или иной воровской группировки создается дефицит товаров народного потребления. Идет дробление общества: если ты съездил за рубеж, поработал там, к твоим услугам магазины «Березки». Ведь за эти штучки нужна не березка, а дубовая дубина по работникам Госплана и Госснаба. Да и по партийным чиновникам, благословившим и поддержавшим создание таких «Березок» (кстати, тоже в своих корыстных личных целях). Колхозы, совхозы выращивают скот, выращивают урожай, но за мясом, колбасой и батонами едут в города! Из-за нехватки бензина и дизтоплива в областях люди опять едут в Москву, но чиновники и взяточники, усевшиеся в Москве, без взяток никому ничего не дадут! Это ли не антигосударственная и антисоциалистическая деятельность? Может быть, это все происходит от безответственности и разгильдяйства, поощряемого партийным руководством страны. Если только никто специально не организовывает это (иначе бы мы знали конкретных организаторов), но спецслужбы Запада и наши западные «друзья» явно поддерживают, поощряют, а где удается, и проплачивают этот бедлам (в форме взяток, дорогих подарков за рубежом и так далее), который расслабляет, разлагает Союз.
В общем, собравшиеся говорили о многом. Проговорили мы тогда до 23 часов и никакого решения не приняли. Разъехались все, всеми и каждый собой недовольны.
В феврале 1968 г. я уже собрался в аэропорт, чтобы улететь в Казахстан, как вдруг Брежнев позвонил Г.К.Жукову.
– Пока здесь, – ответил Г.К.Жуков, – вот оставил свой рапорт об отставке и собирается улетать домой. К вам с ним вместе? Хорошо, сейчас выезжаем. Поедем, тезка? – спросил Георгий Константинович.
Я, подумав немного, предложил:
– А что, если я не поеду? Мне к нему без пистолета не хочется заходить.
Этот чернобровый болван основательно развалил социализм.
– Откровенно говоря, и у меня нет большого желания видеть его, но что поделать?. Мы люди подчиненные, – сказал Жуков.
Когда мы зашли к Брежневу, то просто не узнали его (Брежнев был лицемером, к примеру, не меньше Ельцина и Горбачева), он встретил нас почти у входа в кабинет, поздоровался, как будто три дня назад у нас с ним не было ни конфликта, ни вообще серьезного разговора.
От предложенного коньяка и Жуков, и я категорически отказались. Брежнев повел разговор о советско-китайских отношениях, но как-то не совсем привычно, напомнил о Даманском и Семипалатинском конфликтах.
Потом, немного призадумавшись, проговорил:
– Ведь могут появиться еще конфликты, как вы думаете, Георгий Петрович?
