— Эльза! Прекрати истерику!
— Извини. Не сдержалась. Это страшно.
— Платок есть?
— Есть. Всё-всё. Не реву больше. Успокоилась. Так что ты хотел спросить?
— Почему тогда так вышло? Ведь и танки у нас лучше, и самолёты лучше, и солдаты опытные, и генералы умелые. Почему??
— Опять ты за своё? Не скажу. Вот.
— Эльза, я же обещал!
— Поверить Гитлеру? Ха-ха два раза!
— Эльза! Хватит ёрничать!
— Извини. Но я не могу забыть то, что ты сделал с моей страной. Не могу.
— Я больше не буду.
— Кх… Не смеши так.
Блин, иду по лесу, болтаю с Гитлером. Он смешит меня. Дурдом на прогулке. Это сейчас ты весь такой беленький и пушистый, ага. Я тебя, считай, на самом краю удержала. А если бы не я? Да тебя за один только Аушвиц с дерьмом бы смешали и на ноль помножили. Помнишь, сколько людей ты там убил у нас?
— Евреев.
— Не важно. Так сколько?
— Более миллиона. Точное число неизвестно.
— Во, даже сосчитать не смогли. Действительно, хоть бы на Мадагаскар их отправил, что ли. Но не в газовые же камеры!
— Эльза, историю пишут победители. Делай скидку на это. И сними свои розовые очки. Я ведь вижу: ты как свастику увидишь — кривишься. А при слове «Сталин» вскидываешься и чуть ли не по стойке «смирно» становишься. Как будто он никогда не ошибался.
— Ну… может быть. На многие вещи я в последнее время стала смотреть совсем иначе. Я ведь сначала, когда попала сюда, думала, что очутилась в филиале ада. А тут, оказывается, тоже люди живут. И они даже считают, что живут совсем неплохо. Хотя, конечно, узники концлагерей со мной и не согласятся.
— Эльза! Где-то ведь нужно содержать преступников!
— Евреев, например.
— Не передёргивай. Евреи содержатся в гетто. Это совсем не то. Конечно, кроме тех, кто действительно совершил преступление. Как ты не поймёшь, лагерей смерти, о которых ты всё говоришь, их тут нет! Строительство второй очереди Аушвица отменено. А первая очередь — это совсем небольшой трудовой лагерь. И к Мадагаскарскому плану мы ещё вернёмся. Теперь, когда появилась надежда на скорое окончание войны, можно и подождать, пока у нас освободятся Кригсмарине и мы сможем наконец-то избавиться от жидов и прочей гнили.
— Ох…
— И не вздыхай так. Евреев она жалеет. Осторожно, скользко! Лужа замёрзла. Давай руку.
— Держи. Ай! Не дёргай так!
— Прости. А если серьёзно. Ты можешь ответить мне, почему я проиграл у вас?
— Слушай, ну откуда я знаю, а? Я ведь не историк. Я просто Петькиных альтернативок начиталась. А там какую только чушь не пишут. Кто во что горазд.
— Например, какую?
— Не скажу. Танки у него лучше, ага. «Тигры» особенно. Порше ещё новую игрушку строит — «ягдтигр» называется. Офигенно круто.
— А с ним-то что не так? Великолепная машина.
— Гудериана спроси. Он тебе расскажет, как тремя взводами «троек» разделает под орех взвод «ягдтигров». При том, что «тройки» этих кабанов неспособны поразить даже в корму и в упор, а «ягдтигры» «троек» и в лоб будут бить вовсе с любой дистанции.
— Как это возможно?
— А так это. Нет, ты спроси, спроси. Уверена, Гудериан этих «ягдтигров» вообще в плен возьмёт неповреждёнными.
— Ладно, допустим, ты права. И что это меняет? Ведь Гудериан — мой генерал, а не советский. Почему я проиграл?
— Слушай, вот такой провокационный вопрос. У нас под Берлином развёрнуто шесть зенитных артиллерийских полков, верно? Какой полк самый плохой?
— 46-й, конечно. Вечно у них там всё не так. То одно, то другое случается. Тот случай с коровой в столовой — вообще выдающийся. Я уже сказал Герингу, ещё одно нарушение — и командира менять.
— А почему так? Почему этот полк самый плохой?
— Командир — идиот.
— Нда? А вот я так не думаю. Причина не в этом.
— А в чём же?
— Ты забыл одну важную вещь. Этот полк — ближе всего к моему дому.
— И что с того?
— А то, что я иногда, раз в неделю, а то и чаще, заезжаю туда. Просто так. По дороге.
— Ну и что? Ты, что ли, эту корову в столовую загоняла?
— Ты не понял. Командир ведь знает, что я заезжала. Но что я видела, он не знает. И на всякий случай докладывает правду.
— Постой! Ты хочешь сказать, что и в остальных зенитных полках то же самое?!
— Конечно, нет.
— Фух! А то я уж было подумал, что…
— В остальных полках всё намного хуже. Командир 46-го знает, что ему, возможно, придётся докладывать правду о состоянии дел в его полку. Вот и старается изо всех сил.
— А остальные?..
— Врут. Уверена, врут.
— Врут?!
— Стоп! Успокойся. Где ты других командиров возьмёшь, если этих расстрелять? Другие ещё хуже будут.
— Но…
— Знаешь, я немного читала о твоих последних неделях в моём мире. О том, как ты в апреле 45-го командовал несуществующими армиями, переставляя флажки на карте. Жалкое зрелище, честно говоря. Топлива нет. Тяжёлое вооружение почти всё утеряно. Дефицит боеприпасов. Огромные потери. Дезертирство. Моральное разложение. А ты этой армии ставишь задачу, как будто это армия не апреля 45-го, а января 44-го. Хотя формально всё правильно. Есть командир, знамя, печать. Армия существует!! Только вот её реальная боеспособность находится ниже плинтуса. Тебе все врали!
— А в России? Сталину что, не врали? Там все честные такие?!
— Чёрт его знает! Может, меньше врали. А может, ты слишком человек мягкий. Может, товарищ Сталин лгунов наказывал строже. Не знаю. Да вот взять хотя бы тот твой облом под Москвой в декабре 41-го. Твои битые генералы в мемуарах писали, что их победил «генерал мороз». Замёрзли они там, ага. А что, блин, рейхсканцлер сам, лично, должен приказывать, чтобы солдатам тёплые портянки привезли? Что, никто из генералов не в состоянии открыть учебник географии и прочитать, что под Москвой в зимние месяцы, оказывается, иногда бывает довольно прохладно? Потом ещё какой-то бред несли про то, что зимнее снаряжение было отправлено, но застряло в Варшаве. Не то паровозов, не то паровозных бригад там не хватало. И ведь, насколько мне известно, никаких оргвыводов из этого сделано не было в моём мире.
— Эльза, сама бы ты что сделала?
— Ну, я не показатель. Я же девочка.
— И всё же.
— Я? Говорю же, я — девочка. Я не могу настолько наплевательски относиться к жизням и здоровью собственных солдат, как мужчина. Да лучше бы эти интенданты меньше снарядов привезли, но больше тёплой одежды. Больше солдат убежать бы смогло и выжить. Так что я повесила бы просто десятка полтора интендантов. А коменданта Варшавы — обязательно. Причём на рояльной струне. Из-за этого урода столько людей погибло.
