В моей первой жизни в мае одна тысяча девятьсот семидесятого года началась перешивка колеи на стандарт 1520 мм (четыре фута одиннадцать и пять шестых дюйма).
Во второй жизни я предлагал Петру Аркадьевичу Столыпину, как премьер‑министру крупнейшей европейской державы собрать европейскую конференцию по железнодорожным стандартам и договориться о единой ширине колеи, а также создать консорциум, который и будет заниматься перешивкой старых колей. В Европе был стандарт 1435 мм (четыре фута и восемь с половиной дюймов). Там только у Испании и Португалии был размер колеи 1668 мм. Колею пришлось бы перешивать нам и нам бы это было выгодно, так как обеспечивалась бы большая занятость населения, а железных дорог в России первой четверти двадцатого века было не так много. Переговоры пошли полным ходом, купцы за эту идею ухватились крепко, выгодно свои товары одним махом да на курьерской скорости провезти от Владивостока до Лиссабона. Однако, сначала ушёл Пётр Аркадьевич, а затем и я. И вот результат – идёт перешивка на стандарт 1520, как и в первой моей жизни. Похоже, что они, жизни, где‑то соприкасаются, а, возможно, что во власти не тот рулила и он крутит баранку управления государством, как ему вздумается, или у него руль из рук вырывают. Столько проблем, а из‑за возраста мне нужно думать только о рогатках и бросании камней в воду, подсчитывая «блинчики» и хвастаясь результатами.
Взрослые восхищаются книгой Корнея Ивановича Чуковского «От двух до пяти», которую я читал в первой жизни, умиляясь глупостями маленьких детей. А если с ними разговаривать по‑взрослому, то и они бы быстрее становились взрослыми и помогали своим родителям дельными советами. И вообще, индустрию вундеркиндов нужно ставить на поток. Хотя, есть отдельные моменты, типа военной службы. Нельзя детей ставить командирами, потому что они ещё не понимают цену человеческой жизни и могут устроить такую бойню, что всякие кровавые маньяки будут казаться младенцами перед ними.
В наших вагонах было всё так, как было всегда. Все вагоны были Александровского завода (Санкт‑Петербург). Вагоны третьего класса были рассчитаны на девяносто человек. Скамьи были установлены по сторонам от центрального прохода и расположение окон не совпадало с шагом скамей. По сторонам вагона были открытые площадки, отделённые от пассажирского помещения одинарной дверью, куда зимой задувал ветер. Вагоны второго класса имели мягкие диваны большего размера в купе и были рассчитаны на 52 места. Вагоны первого класса были рассчитаны на 28 «дневных» мест или 14 мест для лежания. Мы ехали во втором классе, как же, новоявленные баронеты и с ними их благородие господин губернский секретарь, наделённый широкими полномочиями в обеспечении нашей поездки.
Наши вагоны полностью вытеснили вагоны западного образца, которые были неудобны и не приспособлены к нашим морозам, и вообще передвижение по вагонам было затруднено тем, или даже невозможно от того, что каждое купе имело свой выход на улицу, а туалеты были расположены в багажном вагоне и чтобы добраться до них, нужно было выходить на улицу на остановке, бежать к багажному вагону и таким же путём возвращаться на своё место, и представьте себе, что чувствовал пассажир, имевший потребность в отправлении естественных надобностей, а до остановки ещё два часа пути.
Дорога работала на тепловозной тяге, используя корабельные нефтяные двигатели. Экономисты подсчитали, что топливо для них (керосин, лигроин, дизельное топливо, сырая нефть, растительное масло) выходило дешевле, чем перевод железнодорожного транспорта на электрическую тягу, благо в шестидесятые годы были открыты нефтяные месторождения в Тюмени.
Нефтяные двигатели имели сравнительно невысокий коэффициент полезного действия и обязательной деталью был массивный маховик, создававший вибрацию всего двигателя, что чувствовалось нежными пассажирами. По нашим планам, к этому времени все нефтяные двигатели должны быть заменены судовыми дизелями, но что‑то пошло не так.
Проводник принёс хорошо заваренный чай в мельхиоровых массивных подстаканниках с царским гербом и с мельхиоровой ложечкой в стакане, которая позвякивала на стыках рельс. Сварных рельсов пока не было.
Питались мы в ресторане, который находился между первым и вторым классом. Русская кухня, пожалуй, самая богатая, вкусная и полезная и легко поспорит с любой другой кухней в мире. Поездка была великолепной, не считая запаха дизеля, но зато на зубах не было угольной пыли от паровоза.
Глава 17
Пересадка в Москве и поездка до Петербурга прошли так же буднично, как и дорога от Вятки до древней столицы. Толпы спешащих людей оттуда и сюда. Крики носильщиков с татарским акцентом: «Пааабэрэгись!». Карманные жулики. Станционные городовые. Ремесленники с пилами и топорами, обмотанными холщовыми тряпками. Сбитенщики: «А вот сбитень! С ног не сбивает, а здоровья прибавляет!».
В Петербурге на вокзале нас ждал автомобиль графа Китченера, который привёз в его имение, где мы и расположились в гостевом флигеле. Мои родители и брат восхищались всем увиденным, а мне это было не в новинку, но я положительно оценил планировку флигеля и всего, что там находилось.
На следующий день к вечеру нас принял граф и объявил, что на следующий день мы идём представляться Его Императорскому Величеству в одном из залов Зимнего дворца.
Мне граф Китченер наедине сказал:
– Будьте готовы к приватной встрече с ЕИВ. Мне доложили, что в списке представляющихся его заинтересовали только ваши данные.
Вечером после ужина я устроил экскурсию по окрестностям для своих родственников, удивляя их тем, что знаю, где и что находится, как будто я бывал здесь неоднократно. До определённого значения возраст играет отрицательную роль, в затем положительную, затем снова отрицательную, а потом снова положительную. Как это? А вот так. Сами подумайте.
В Петербург мы выехали с утра и приехали за час до намеченного мероприятия. Анастаса Ивановича с нами не было, и я руководил действиями своих родственников, ещё раз повторив, как вести себя во время представления.
Представление прошло как по нотам. ЕИВ прошёл вдоль строя приехавших в столицу дворян, кивнул знакомым и удостоив пары фраз двух генералов. Около нас он остановился, что‑то сказал церемониймейстеру и тот сделал пометку в своей книжке.
На выходе нас остановил скороход и сообщил, что баронета Туманова Олега Васильевича ожидает на личную аудиенцию ЕИВ. Это было сказано негромко, но услышали все. Какого‑то мальчика ожидает ЕИВ. Что может связывать шестидесятилетнего мужчину, семейного в течение почти сорока лет и имевшего кучу ребятишек и вот этого реалиста, который даже не является учеником императорской гимназии. Неужели детям ЕИВ потребовалась живая игрушка?
Я повернулся и пошёл вслед за скороходом.
ЕИВ был у себя в кабинете и сидел на резной оттоманке, обитой гобеленом, около которой стоял резной чайный столик и за столиком стояла вторая оттоманка для посетителя, приглашённого к чаю. Европейская оттоманка отличалась от турецкой наличием спинки.
– Баронет Туманов, – громко доложил камердинер и пропустил меня в дверь.
Я подошёл ближе к ЕИВ и поклонился, как и положено подданному.
ЕИВ жестом указал мне вторую оттоманку.
Я сел.
– Что можете сказать по поводу этого предмета? – спросил ЕИВ и подал мне потрёпанную книгу коричневого цвета.
Я посмотрел на книгу и сразу понял, что это как пароль и от меня требуют отзыв, чтобы убедиться в том, что я это я.
– Это ежедневник, – сказал я, – его подарил Вам я тридцатого июля одна тысяча девятьсот двадцать четвёртого года в день Вашего двадцатилетия. На первой странице стихотворение‑посвящение:
Я хочу описать свою жизнь
На листочке из детской тетрадки,
Нарисую я все виражи,
Что проехал на детской лошадке.
Мы готовились к бурям и схваткам,
